Искатель, 2019 №6

— Стало быть, вы знали, кого следует искать. Что ж, действительно, моя фамилия Чужой. Так меня записали в метрику, когда нашли возле Дома малютки. Мне тогда было около месяца. Мать, надо полагать, рожала меня не в роддоме, а когда поняла, что у нее родился уродец, решила избавиться. Всегда, везде и для всех вокруг я был и остаюсь Чужим. Вы позволите пооткровенничать с вами напоследок?

— Сначала скажите, что с Анной? — хмуро спросил Виктор. Чужой воздел руки на манер священника, взывающего к небесам.

— Она всего лишь спит. И вообще, уверяю вас, здесь никто не пострадал. Так вот… Я устал проклинать судьбу и давно этим не занимаюсь. Однажды, когда я уже был подростком, дети в интернате решили устроить мне «темную»… Простите, вам когда-нибудь устраивали «темную», Виктор?

Чужой улыбался мягко, участливо, словно хороший доктор в разговоре с больным.

— В армии… было однажды.

Чужой кивнул своей странной головой.

— Тогда вы лучше меня поймете. Так вот. Воспитатели в нашем доме, в общем, были людьми хорошими. Кроме одной ночной нянечки — эту злобную старуху я запомнил на всю жизнь, но речь здесь не о ней. Тогда воспитатели не сразу сообразили, что происходит. В комнате, где шестеро мальчишек и две девочки решили устроить мне «темную», сперва было тихо, и потому никому и в голову не могло прийти, что там происходит что-то нехорошее.

Чужой нервно рассмеялся, и Виктору опять показалось, будто он закашлялся. Посмеявшись, Чужой потер ладони — так потирают руки в предвкушении удовольствия — и продолжил свой рассказ.

Тогда он еще мог ходить и отличался от других детей только своей несчастной головой: она была большая и покрыта золотистым густым пушком, отчего он походил на одуванчик. Однако кличка у него всегда была только по фамилии (да и по сути) — Чужой. В ту пору его перевели в интернат для детей с физическими отклонениями. Тогда же он увлекся историей Древнего Рима — конституция и сенат, латынь и золотой орел, патриции и плебеи и, конечно же, Колизей и гладиаторы. Когда странно выглядевшего пришельца и чужака начали бить, накрыв казенным шерстяным одеялом, он испытал мощную галлюцинацию, на грани сна и яви. Ему казалось, что он был гладиатором, брошенным на арену Колизея. Солнце слепило его, в слезящиеся глаза попал песок, брошенный соперниками, такими же как он сам, но ненадолго объединившимися для расправы именно с ним. Остаться же в живых суждено было лишь одному. И когда он упал, они занялись друг другом. Он же поднялся и ждал в сторонке, когда останется один из них — тот, с которым он сразится.

Воспитатели подоспели, когда по полу катались двое. Пострадавшим меньше всех оказался Чужой (он лежал поодаль на полу и, казалось, пребывал в обмороке), остальные нуждались в госпитализации. Серьезно пострадали трое — одна девочка и два мальчика.

Правда не открылась, а через некоторое время Чужой был отправлен в другой интернат. Когда его попытались задирать и там, он снова применил открывшийся ему дар. Это было время экспериментов, он еще толком не умел грамотно и достоверно создавать виртуальный мир для своих гипнотических постановок, и потому не все проходило гладко. Но ему повезло в том плане, что увечья посягнувших на него сверстников приписали его кулакам, подивившись, что «такой щуплый, а какой драчун». И он вновь был отправлен подальше с чудовищными рекомендациями. Это нисколько не улучшило его положения на новом месте. Теперь его не только ненавидели, но и боялись.

Однако Чужой набирался опыта и ковался быстрее и крепче в зависимости от того, в каких условиях ему приходилось жить и защищаться. Он старался остаться со своими недоброжелателями наедине и перед каждым разыгрывал именно тот спектакль, который был наиболее действенен. И через полгода пребывания в интернате от него уже шарахались, как от черта. Рассказывали, что однажды он заживо сожрал настоящую змею, чтобы доказать свое бесстрашие, перед кем-то предстал объятым пламенем и утверждал, что умеет воспламеняться сам и поджигать всех и вся; перед самым сильным парнем достал из кармана железнодорожный костыль и завязал его узлом, пообещав, что оторвет ему руку, едва тот его коснется, и так далее.

Разумеется, распространявшиеся о нем слухи были полны противоречий, и всем, за исключением самих свидетелей, казались выдумками. Решение пришло само собой: добровольцы, сбившись в группу для храбрости, предложили ему продемонстрировать парочку своих умений, дабы в них больше никто не сомневался. Чужой испросил неделю для подготовки, и в один субботний вечер, когда в интернате остался только дежурный воспитатель, призвал десяток самых рьяных искателей истины в спортзал, ключ от которого был заранее умыкнут «заговорщиками». К тому времени искусство Чужого достигло высокого уровня, но еще не было таким совершенным, как ему хотелось. Однако он все тщательно продумал и, когда спортзал был замкнут на ключ, усадил всех любопытных в круг, в центре которого встал сам и начал представление.