Искатель утраченного тысячелетия

Моряк махнул рукой: не имеет значения! Соседи смотрели на запечатанный пакет, смотрели вслед моряку, который шел по переулку неторопливой, уверенной походкой, и ничего не понимали.

Мадам Рамо, как обычно, вернулась в понедельник утром. Соседки сразу заполнили дом. Рассказали про матроса. И стали ждать: что написано в письме? Но мадам Рамо не стала читать при всех… Ни в тот день, ни на следующий не проронила ни слова. На том и кончилось.

И тетушка Фланш развела руками в знак того, что больше ей нечего сказать.

Так в переулок Старые каштаны вошла тайна. И этот воскресный день — приход моряка с письмом — выскочил из ряда схожих тысяч дней, выскочил, стал в сторонку и сказал на ухо каждому жителю переулка: «Вот вы все и не знаете, что написало в письме за пятью печатями, кто этот моряк, откуда он приплыл и куда уплыл. Но знаете, почему ваша соседка госпожа Жермон Рамо молчит.»

Жив! Он жив!

Пeлисье, 10 октября. Вечер

Дневник Веригина

Утром отправился опять в переулок Старые каштаны. Осторожно потянул ручку звонка.

Дверь широко раскрылась. Седая старушка в черном закрытом платье с недоумением и любопытством в больших и молодых глазах внимательно осмотрела меня с ног до головы. Пригласила в дом.

Я рассказал, как мог, о цели моего приезда. Протянул пакет де Давена. Странное дело! Не было печали в глазах матери, когда я сказал ей о том, что друг ее сына Феликса горюет вместе с ней о гибели ее сына.

Почему-то очень настойчиво она стала меня расспрашивать, где я родился, где рос. Я подробно рассказал ей все о себе. Она в свою очередь сообщила, что была когда-то в Москве, служила гувернанткой в доме на Молчановке. Но это было полвека назад… Опять переспросила:

— Так вас преследовали? И вы беглый?

— Да, мадам. Мне дважды удалось бежать.

И чуть я сказал, что дважды бежал, как она воскликнула:

— Я вам верю, мосье. — И глаза ее молодо заблестели. — Так знайте же — он жив! Да! Да! Мой сын Феликс Рамо жив. Он, так же как и вы, был осужден. Бежал из тюрьмы, О нем начальству сообщили: погиб. Но вот… вот письмо. На конверте было пять сургучных печатен. Какой-то моряк привез. И никто в городке этого не знает. И не узнает. От всех скрываю. А вам — верю.

Я вскочил со стула.

— Может ли это быть?

— Что, не верите? Так вот — читайте.

Привожу почти дословный пересказ этого удивительного письма.

«Мадам! Все считают, что Ваш сын Феликс Рамо, гвианский каторжник, капитан колониальных войск Франции, погиб при попытке к бегству от пули французского сержанта и утонул в реке Морони в Гвиане. Это не так! Он жив. Он бежал, стража в него стреляла, но промахнулась. Он не утонул. Переправился на другой берег и уже давно собирался тайком вернуться во Францию. Друзья ему помогали. Но черный бес Гвианы — малярия сокрушила его. Хотите спасти сына — передайте подателю сего, моряку, имя которого вам не следует знать, хину. Это лекарство его спасет. И вы, мадам Рамо, обнимете еще в этом году своего сына. О письме никому ни слова. Узнают — начнут искать вашего сына. И тут уж ему несдобровать. Найдут — повесят.

Вотрен».

Вотрен? Я не поверил глазам. Вгляделся. Да, подпись» Вотрен». Что за штука! Ведь человека по имени Вотрен нет на свете. Это знаменитый герой романов Бальзака, беглый каторжник.

— А вот еще одно письмо, — прервала мадам Рамо мое беспокойные размышления. — Я получила его от Феликса год назад, но это все равно.

И она стала читать вслух: