Искатели

— И чего в них особенного? — поморщилась я.

Зверь мне не нравился. Было в нем что-то неприятное.

— Да ничего. Кроме того, что некоторые ученые считают их нашими далекими предками. Есть теория, согласно которой все мы произошли от обезьян. Правда, я в это не верю. Но зверьки забавные. Сейчас я с нею поговорю…

Лэй подошел ближе к дереву, пристально посмотрел на обезьяну, пытаясь поймать ее взгляд. Ему это долго не удавалось. Но наконец зверь все же перестал верещать и качаться и уставился в глаза эльфа. Этот молчаливый диалог длился совсем недолго. Обезьяна подтянулась, встала на ветку, добежала по ней до виноградной лозы, которая обвивала ствол. Сорвав гроздь черных с синевой ягод, животное набило рот, немного пожевало и выплюнуло очередь косточек прямо в лицо Лэю.

Мальчишка увернулся, зло выругался на эльфийском. Зверь визгливо расхохотался, повис вниз головой, потом спрыгнул, задрал хвост, показав нам красную задницу, и скрылся в кустах.

— Ну и что тебе сказала обезьяна?

— Да ну ее, — проговорил ушастик. — Ни одной связной мысли. То ли дурная, то ли бешеная. Здесь все животные какие-то странные.

Он осторожно раздвинул кусты, осмотрелся, махнул рукой:

— Идемте.

Мы вступили в заросли, где царил дикий виноград и еще какое-то красивое вьющееся растение, на котором висели плоды, похожие на зеленые шишки. Здесь было влажно, жарко и душно, от земли исходили тяжелые испарения.

Кусты росли так густо, что продраться сквозь них было трудно. Лэй действовал магией, заставляя гибкие стебли по-змеиному отползать, освобождая нам дорогу. Растения уступали эльфу, но тянулись ко мне и Лису, норовя ухватить, дернуть, сбить с ног. Приходилось рубить лозы пятипалым. По ветвям скакали безумные обезьяны, хохотали, визжали, швыряли в нас орехи и плевались косточками.

Роману шел позади, не отставал. Я слышала за спиной его недовольное сопение и тихую ругань, когда его цеплял очередной куст или ударял брошенный обезьяной орех. Казалось, вор не делал ничего запретного. Мы в это поверили и вскоре раскаялись.

Атик уже стоял в зените, а мы, по прикидкам, достигли середины острова, когда с Роману стало твориться что-то неладное. Сначала он стал чаще спотыкаться, шепотом поминая всех богов, потом принялся икать. Когда мы остановились на небольшой поляне, решив сделать привал, вор вдруг воскликнул:

— Мара, какая же ты красивая! Я тебя люблю!

Он бросился мне на шею и влепил слюнявый поцелуй в щеку. Лэй, вместо того чтобы отпустить какую-нибудь шуточку, внимательно всматривался в лицо Роману. Я пыталась оторвать Лиса от себя — тщетно.

— И ничего, что зеленая! — блажил он. — Изумруд тоже зеленый! Выходи за меня, Мара!

От него почему-то пахло вином, хотя я могла поклясться: Лису неоткуда было взять выпивку.

— Что у него с физиономией? — вдруг спросил Лэй.

— Ушан! Дорогой ты мой! — Роману переключился на эльфа. — А ты у нас будешь дружкой на свадьбе! И ничего, что вы нелюди поганые! Я вас все равно люблю, вы мне как братья… то есть сестры…

Он оторвался от меня, на заплетающихся ногах подошел к Лэю и попытался его тоже осчастливить поцелуем. Эльф решительно воспротивился. Короткое заклинание, и две лозы оплели руки вора.

— Посмотри на его рот!

Губы Роману были словно выкрашены очень темной краской. Лис, возмущенный тем, что его связали и разглядывают, показал нам язык.

— Ну вот, и язык черный! — воскликнул Лэй. — Он ел виноград!

— Ел! — подтвердил вор. — Он не ядовитый. Обезьяна тоже ела!

— Вот потому обезьяна и несла всякую чушь, — парировал эльф. — А ты еще хуже обезьяны. Мара, ты не пробовала виноград?

Я отрицательно покачала головой.

— Это хорошо, — вздохнул ушастик, освободив вора от заклинания. — Он пьяный.

— Как это?

Лэй сорвал гроздь винограда, раздавил одну ягоду, понюхал и пояснил:

— Бывает, что ягоды перезреют, сок в них бродит и превращается в вино. Тогда виноград называют пьяным. Но здесь ягоды не перебродившие. Просто в них вино вместо сока.

— Разве так бывает?

— Нет. — Ушастик пожал плечами. — Магия…

— Магия, магия, вот такая магия! — фальшивя, пропел Роману и пустился в пляс.

Он скакал по поляне, словно олень в период брачных игр, высоко задирал ноги, притопывал, размахивал руками — в общем, веселился вовсю.

— Это сколько ж надо было слопать ягод? — изумилась я, наблюдая за его нелепыми прыжками.

— Не знаю, — ответил эльф. — Мне другое интересно… ты ничего не чувствуешь?

Я прислушалась к себе, отрицательно покачала головой. Все было как обычно. Разве что где-то в виске тонкой, едва ощутимой иголочкой засела боль.

— Хорошо, — тающим голосом протянул ушастик. — Хотя бы ты сохранишь контроль над ситуацией. Потому что я… пьян, морт возьми. — Он расхохотался, зеленые глаза хмельно заблестели, на щеках появился яркий румянец.

— Мара, я уже говорил, как люблю тебя? — Роману, отплясав полный круг по поляне, повис у меня на плече.

— Мара, ты чудесный друг… дружка… подружка! — На другом плече болтался Лэй. — Всегда знал, что здоровенная зеленая баба с фламбергом — это самый лучший товар… товарка… товар-р-рищ!