Читаем Искатели необычайных автографов или Странствия, приключения и беседы двух филоматиков полностью

— Вот случай, когда кажущееся легко превратить в действительное. Для этого вам надо только перенестись обратно, в свое двадцатое столетие.

— Ты думаешь, нам уже пора уходить? — с сожалением спросил Мате, почтительно пропуская Хайяма в последнюю дворцовую дверь, за которой синело начинавшее темнеть небо.

Хайям покачал головой:

— Мне пора уходить — вот в чем дело. И кроме того… кроме того, меня, кажется, ждут.

Он указал на стоявшую у ворот тонкую юношескую фигуру. Абу? Да, то был он.

— Хорошо, что он здесь, — сказал Мате дрогнувшим голосом. — Нам не так грустно будет покидать тебя. Ну, будь здоров. При случае обязательно заглянем к тебе снова.

Он протянул Хайяму тощую длинную руку, но, верный себе, Фило немедленно отвел ее обратно. Разве так прощаются на Востоке?

Филоматики приложили ладони ко лбу и груди, низко поклонились и сказали:

— Спасибо тебе, учитель! Да живет твое имя в веках!

Строгие глаза Хайяма потеплели.

— Дайте же и мне попрощаться с вами по вашему обычаю!

Он пожал каждому из них руку и произнес старательно и насмешливо:

— Ну, будьте здоровы. Заглядывайте при случае…


…Они долго смотрели вслед удалявшимся учителю и ученику. Потом Фило достал из нагрудного кармана подарок Хайяма — кусочек пергамента с чернеющим на нем росчерком.

— Как вам кажется, Мате, на что это похоже?

— Вроде бы на ветку, — неуверенно предположил тот.

— Да, так мог бы нарисовать цветущую ветку фруктового дерева какой-нибудь японский художник.

— В 1934 году такая ветка будет высечена на обелиске, который водрузят на могиле Хайяма в Нишапуре, — сказал Мате.

Фило грустно покачал головой:

— Долго же ему придется дожидаться этой чести.

— Всего-навсего восемьсот три года. Не так много для человека, у которого в запасе вечность.

— Для человека, имя которого подобно вечно цветущей ветке, — заключил Фило.

Домашние итоги

(В гостях у Фило)

ЖЕРТВЫ ПРЕДУБЕЖДЕНИЙ

Фило открыл ключом дверь московской квартиры и широким жестом пропустил Мате вперед:

— Прошу!

Они вошли в маленькую, сплошь увешанную книжными полками прихожую. Две кошки, бежевые, с бархатными коричневыми подпалинами, мягко вспрыгнули Фило на плечи.

— Знакомьтесь, — сказал он, — мое семейство: Пенелопа и Клеопатра.[19]

Мате покосился на кошек с недоверием, но от критических замечаний воздержался — спросил только, как Фило различает, кто Пенелопа, а кто Клеопатра: ведь они похожи друг на друга как две капли воды!

Фило выразил уверенность, что Мате тоже скоро научится отличать их — по характерам. Пенелопа, как ей и положено, существо преданнейшее и добрейшее. Клеопатра, само собой, взбалмошна и коварна, что не мешает всем троим пребывать в самых дружеских отношениях.

Комната Фило показалась Мате очень симпатичной, хотя на его вкус здесь было чересчур чисто. Главное украшение ее составляли книги да еще сделанные из всякой всячины фигурки. Мате и прежде приходилось видеть подобные самоделки из корней, шишек и разной домашней дребедени: обрывков провода, пузырьков, пробок… Но эти привлекли его внимание по-новому.

Здесь не было ни зверушек, ни безымянных чудищ. Но даже не слишком искушенный в литературе человек мог бы сразу определить, что все это герои известных книг и пьес. Вот задумался, сидя на камне, длиннокудрый Гамлет. А вот развалился на пуфе завравшийся Хлестаков. Но особенно понравились Мате сделанные из древесного корня Дон-Кихот и Санчо Панса.

— Клянусь решетом Эратосфена, эта парочка определенно напоминает нас с вами.

— Пожалуй, — отозвался Фило, занятый приготовлениями к завтраку. — Мы и в самом деле чем-то похожи на прославленных героев Сервантеса. И, кстати сказать, не только внешне.

— Вот даже как!

— Во-первых, мы тоже чудаки. Во-вторых, странствуем по свету.

— В-третьих?

— В-третьих, несомненно оказываем влияние друг на друга.

— Что-то не помню, чтобы Дон-Кихот и Санчо Панса влияли друг на друга, — пробурчал Мате.

— Еще как влияли! Под конец каждый из них позаимствовал изрядную долю опыта и воззрений другого. Вполне естественно при таком долгом и тесном общении.

Шум и возня за дверью помешали Фило развить свою мысль. Он выглянул в прихожую и ахнул: Пенелопа и Клеопатра опрокинули стоявший на полу рюкзак Мате и с азартом гоняли его содержимое по паркету.

Мате, который тоже поспешил на место происшествия, воочию убедился, что отличить Клеопатру от Пенелопы не так уж трудно. Пойманная с поличным, Клеопатра царственно отвернулась и принялась как ни в чем не бывало вылизывать свои лапки, дескать, умываю руки. Пенелопа, напротив, вжала голову в плечи и виновато забилась в угол.

— Позор, позор и в третий раз позор! — произнес Фило тоном театрального трагика. — Пенелопа и Клеопатра, мне стыдно за вас! Что скажет наш уважаемый гость?

Но уважаемый гость ничего не сказал и принялся подбирать рассыпанные вещи. Фило помогал ему, самоотверженно ползая по полу. Вдруг глаза его расширились.

— Что это, Мате? — спросил он, недоуменно вертя в руках книгу в мягкой обложке.

— Как видите, книга об Омаре Хайяме.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Простая одержимость
Простая одержимость

Сколько имеется простых чисел, не превышающих 20? Их восемь: 2, 3, 5, 7, 11, 13, 17 и 19. А сколько простых чисел, не превышающих миллиона? Миллиарда? Существует ли общая формула, которая могла бы избавить нас от прямого пересчета? Догадка, выдвинутая по этому поводу немецким математиком Бернхардом Риманом в 1859 году, для многих поколений ученых стала навязчивой идеей: изящная, интуитивно понятная и при этом совершенно недоказуемая, она остается одной из величайших нерешенных задач в современной математике. Неслучайно Математический Институт Клея включил гипотезу Римана в число семи «проблем тысячелетия», за решение каждой из которых установлена награда в один миллион долларов. Популярная и остроумная книга американского математика и публициста Джона Дербишира рассказывает о многочисленных попытках доказать (или опровергнуть) гипотезу Римана, предпринимавшихся за последние сто пятьдесят лет, а также о судьбах людей, одержимых этой задачей.

Джон Дербишир

Математика