Искатели счастья

— Да нет, — сказал я, — точно не буду бригаду собирать. Обещаю.

Уходили мы с Колизея вместе с Димычем. Он пьяно хлопал меня по плечу и поздравлял с победой. Я вежливо поблагодарил его, вернул телогрейку и свернул к своему дому.

В ту ночь я не спал. Видимо, кипящая кровь не спешила остывать. Сидел в темной комнате у раскрытого окна и любовался звездным небом. На душе стояла нежданная тревога. Вместо услаждения победой я снова и снова вспоминал свою бешеную ярость. Это почему-то меня сильно тревожило. Я почувствовал, что начинал бояться самого себя.

А если бы меня сегодня убили? Эта шпана разбежалась, а я бы остался валяться в грязи до утра, пока меня кто-нибудь не обнаружит. Потом повезли бы в морг, выпотрошили, потом нарядили, оплакали, упаковали в ящик да и зарыли в землю. И всё? И всё…

Нет, это какой-то абсурд! Это что же получается: честно жил, трудился, детей хороших воспитал — и в землю? Воровал, убивал, насиловал — и туда же? Нет, не может быть. Как там говорил киногерой Черкасова: «Всё остается людям»? Допустим. Мой дед оставил отцу. Отец тоже что-то делает и оставляет мне. А кто спросил меня: нужно ли мне это? Они там, значит, костьми ложились, а я им говорю: отстаньте, предки, заберите с собой в землю свои труды. Я как-нибудь и сам проживу.

Вон, в моём Зурбагане после войны двенадцать домов осталось. Выходит, остальные тысячи зданий зря строили? Ведь потомкам они не достались. Значит, целые поколения — миллионы людей — прожили свою жизнь, потели, мучились, воевали — и всё напрасно? Чушь какая-то… Если бы так было на самом деле, большинство людей еще в юности кончало бы жизнь самоубийством. Ан нет, живут для чего-то. Значит, есть какая-то причина, кроме этого «всё», что якобы «остаётся людям». Ой, дурят красные нашего брата! Чую нутром: всюду ложь! Как там в детективах учат: ищи, кому это выгодно. Так кому? Уж точно не простым трудящимся. Не нам. И не мне.

Лавровый жернов

Следующее утро принесло головную боль от бессонницы и… славу! У входа в школу меня встретила толпа возбужденных поклонников. Меня хлопали по больному плечу и на все лады повторяли: «Молодец! Герой! Самого Фофана побил!» Пожимая руки, улыбаясь ликующему народу, краем глаза увидел в толпе Жирного. Он исподлобья смотрел на меня заплывшими злющими глазками, и этот взгляд ничего хорошего мне не предвещал.

Уроки пролетели почти мгновенно. Единственное приятное событие ждало меня по окончании последнего урока биологии. Ко мне подошла Зоя и попросила проводить её до дому. Оказывается, есть у всенародной славы и свои положительные моменты! Мы вышли под руку и не спеша добрели до угла здания школы.

Не успел я свернуть за угол, меня резко повернула невидимая рука — успел разглядеть лишь разбитое лицо Жирного и медленно летящий в меня кулак. Дальше — провал и продолжительный выход из нокаута. Время в таких ситуациях несколько замедляется. Сначала ко мне вернулось осязание: я почувствовал сквозь рубашку холод бетонной стены. Потом расслышал задорную перекличку стрижей. Затем сквозь оранжевую пелену проступило смуглое лицо и вишневые глаза с длинными часто хлопающими ресницами. Потом ощутил на своей щеке прохладную девичью ладонь.

— Знаешь, Заинька, — медленно протянул я чужим голосом, — я готов каждый день получать по морде лица, только бы видеть тебя вот так близко.

— Дурачок, — ласково прошептала она. — Он же мог тебя искалечить.

— Имеет право, — рассудительно кивнул я удивительно легкой головой, — я его вчера публично унизил.

— Синяки и шишки на его лице — твоих рук дело? — полушепотом спросила она, промокая мой лоб маленьким надушенным платочком.

— Увы, да. Так что мне еще предстоит у него прощения просить.

— Не надо. Снова подерётесь. Он уже с тобой расквитался: у тебя под глазом синяк будет.

— Ерунда, — сказал я вставая с корточек, — Шрамы и ссадины — украшение мужчин.

— И фонарь под глазом? — улыбнулась Зоя.

— Это тем более! — уверенно кивнул я. — Кажется, на сегодня с драками покончено. Соперник трусливо удрал после нанесения подлого удара. А я обязан доставить тебя домой в целости и сохранности. Пойдем?

— Идем, охранник, — певуче протянула девушка, легким касаньем руки обнимая мое предплечье.

Я был счастлив! Меня избили на глазах самой красивой девушки школы, района… да что там — вселенной! А я шагал, как по воздуху, и в сердце невидимые трембиты с литаврами исполняли победный гимн. Зоя легко ступала рядом, часто поглядывая на меня, нежно улыбаясь. Мы говорили о какой-то сущей ерунде, а наши сердца в унисон неустанно твердили: люблю, люблю!

Зоя пригласила зайти к ней в гости. Мое сердце сильно сжалось, потом мягко заныло и рухнуло куда-то в область пяток. Дома обедал ее брат Стас, который очень мне обрадовался. Он стал увлеченно вспоминать концерт рок-музыки, но вдруг осекся:

— Стой. Что у тебя с лицом?

— Пустяки, — улыбнулся я, — бандитский кулак.

— Стасик, Юра меня защищал, — сказала Зоя. — У него может быть сотрясение мозга.

— Не может, — возмутился я, — чтобы чему-то сотрясаться, нужно это иметь.