Искажение

– Я знал, что найду тебя здесь, – отвечает он, подходя ближе. – Ты ведь никогда не согласишься с врачами, пока не проверишь.

– Это обвинение? – безжизненно спросила она.

Казалось, вместе с растворившейся музыкой искусства растворились и ее надежды на предугадываемое будущее.

– Нет, – он сел перед ней на колени и принялся развязывать ленты на другой ноге, – это зависть.

Лине удавалось игнорировать то, как близко к ее коже сейчас находятся его пальцы, но не удавалось скрыть, и довольная мужская улыбка прекрасно говорила о том, что ему также это известно.

– Чему же тут завидовать? – решила отвлечь себя Лина.

– Тебе больно, но ты стоишь. Не просто стоишь – ходишь. Врачи говорят о рисках – ты думаешь о том, когда следующий спектакль. Люди сражаются за место под солнцем, ты же просто любишь свое дело, – он наконец стянул развязанный пуант с ноги и положил в сторону. – Оттого сиять получается ярче всех, понимаешь? Мне завидно. Я подобной страсти не имею.

Лина продолжала перебирать в руках шелковые ленты.

– Я правда люблю балет. Люблю танцевать и знать, что людям приятно на меня смотреть. Им действительно нравится, – она так ярко улыбнулась, что зеркала снова задрожали – от ревности. – Но я устала, – уголки ее улыбки покатились вниз. – Устала сражаться с кем-то, чтобы быть первой на сцене. Безмерно устала отстаивать свое право на любовь. Понимаешь?

Роман встал, протянул ей руку и поднял на ноги. Теперь он оказался выше ее почти на полголовы и несколько слоев общества. При этом глаза его горели таким мягким теплым светом, к которому, казалось, прикоснись – рассыпятся все страшные мысли. Ужасы боятся такого света, они прячут его в глубины человеческих душ и морят голодом, дабы они забыли о нем и потеряли его. Поэтому влюбленные – счастливые. Их свету удалось обмануть тьму, поставить рядом с собой и показать, что может сделать с человеком сердечная теплота.

Лина грелась под лучами этого взгляда, не замечая или не желая замечать собственного. Но, если их свет нравится друг другу, это вовсе не означает, что тьма не будет конфликтовать.

– Меня тошнит от грязи и лжи балета.

Рома на секунду отвлекся, скинул пиджак, вынул телефон из кармана и бросил его рядом.

– Что ты делаешь?

– Научи меня танцевать так, как ты хочешь. Чистый танец, – он протянул свою руку, будто являлся графом, приглашающим княжну на первый вальс. – Мы никому ничего не должны.

Ангелина растеряно протянула ему ладонь, встала рядом и ошарашенно посмотрела в смеющиеся глаза.

– Я никогда никого не учила.

– А я худший ученик, которого можно найти, но мы легких путей не ищем, правда?

Она уже чувствовала странную влагу на щеках, неясный взор и немного озабоченные глаза напротив.

– Ты шутишь? – она вырвала свои руки из его теплых ладоней. – Как же тебе не понятно: я потеряла все, что только могла. Я теперь бесполезна, биомусор на окраине общества. Чего ты от меня хочешь?

Рома замер на пару секунд – очевидно, ему казалось до этого момента, что он преуспел в своем стремлении избавить ее от печальных мыслей. Ангелина же считала это насмешкой над ее болью.

– А ты считаешь это разумным – сидеть и ныть о том, что у меня где-то как-то что-то не получилось. Открою секрет, моя милая, всем плевать.

– Вот именно! Тогда что, если всем вокруг плевать, ты, черт возьми, здесь забыл?

Ее не волновало, что подобные визг и плач могут услышать сотрудники театра, как она, может быть, неприлично выглядит рядом с таким холеным аристократом, как он. Ей так отчаянно хотелось увидеть чудо. Будто он способен вернуть ей здоровую ногу или украсть боль.

Но перекладывать ответственность за внутреннюю войну можно только с самого себя на себя будущего, а счастливо подвернувшийся незнакомец окажется абсолютно бессилен, если ты не встанешь против своих врагов: они начнут бить по тылу.

Роман запустил пятерню в свою растрепанную прическу – видимо, это не первый раз за день, – уставился на свое отражение в зеркале и поправил и так идеально сидящий галстук.

– Правдой будет, пожалуй, ответ: «Я не знаю». Может, потому что мне понравилась та веселая, озорная девушка, едва не попавшая под колеса моего автомобиля. Или потому, что отец хочет, наконец, стянуть на моей шее петлю брака и закрыть гельштат. Я не знаю, – он перевел глаза на ее отражение, но рассматривал очертания девичьей фигуры крайне осторожно, не затронув мокрых глаз. – Единственное, что я знаю – мне нравится та озорная девочка. И абсолютно противна дама высшего общества, чью роль она играет.

Лина следила за тем, как его взгляд гладил ее отражение. На долю секунды она пожалела, что оттолкнула его руки.

– Когда в то утро я искал о тебе информацию, то наткнулся на одну фотографию, почти домашнюю. Ты сидела в каком-то скромном кафе, читая книгу. А статья под ней рассказывала об одном маленьком детском доме, где прима питерской сцены учит совсем маленьких девочек танцевать. Абсолютно бесплатно. В мире осталось скромное количество людей, живущих из любви, а не из выгоды. И пусть я к ним не отношусь, но очень хочу попробовать.