Искажение

До сегодняшнего дня Мунгалов не выходил из дома без соблюдения ритуала. Мир за окном никогда не был рад его неожиданному появлению, и стоило Мунгалову выйти из подъезда, не подготовившись, заранее не заявив реальности, что собирается провести в ней какое-то время, – она обязательно начнет чинить препятствия: пойдет дождь, на пешеходном переходе не притормозит машина, и Мунгалову придется практически спасать свою жизнь, на него бросится бродячая собака, даже несмотря на то, что в городе давно уже нет бродячих собак, в магазине окажется совершенно невозможная очередь, банкомат не заработает – мир будет таковым, что существовать в нем Мунгалову будет проблематично. Мунгалов становился слишком заметным, и его обязательно остановит полиция для проверки документов. Мир пытался выдавить Мунгалова из себя, будто созревший на его безупречном лице прыщ. Поэтому, неважно к какому времени, Мунгалову нужно быть человеком и гражданином: если ему необходимо натянуть на себя хоть сколько-нибудь приемлемую личность и отправиться на работу или еще куда-нибудь, где необходимо существовать, он должен проснуться за четыре часа до назначенного действительностью времени. Успеть немного пожить без необходимости хоть кем-нибудь быть. Много кофе, бесчисленное множество сигарет и еще кофе. Так проходит первый час. Еще час в горячей ванне – самый бессмысленный, в это время Мунгалов понемногу впускает реальность в свое сознание. Он листает ленты соцсетей, подготавливает сознание, вспоминает правила существования, обновляет установки и каждый раз словно заново учится ходить. Еще час сидя или стоя перед окном с очередной чашкой кофе и сигаретой, Мунгалов смиряется с тем, что есть данность вне его самого. Он вспоминает, какое время года, благодаря уродливой наготе деревьев по осени, благодаря их легким прозрачным платьям по весне, еще не впитавшим тепло настолько, чтобы стать полноценной одеждой. Лето Мунгалов не любил, деревья прятали от него солнце, а жить в тенях ему было невыносимо. С зимой Мунгалов смирялся, как смирялся со своей будущей смертью, и потому любил ее, как нужно любить неизбежность, вместо того чтобы бороться с ней.

Еще полчаса на ярость, на ненависть к миру из-за безысходности и необходимости, пятнадцать минут на то, чтобы придумать, как может быть сегодня полезен мир для Мунгалова, и пятнадцать минут на сборы. Но в этот день Мунгалов обо всем забыл. Будто больше не боялся, словно он стал невидимкой для реальности.

Мунгалов добрался до места, но увидел совсем не то, что ожидал. Дома на месте не было – не снесен, что было бы заметно, не обвалился, не взорван, дом исчез, и на его месте зияла чернота, которой Мунгалов не мог найти подходящего объяснения. Он достал из внутреннего кармана куртки потрепанный блокнот и обломок карандаша.

Не яма, не провал в земле, на месте дома была пустота в прямом смысле этого слова. Не пустота ночного неба, не чистый горизонт океана – пустота сама в себе, словно и не существовало ничего на этом месте никогда: ни пространства, ни времени, ни самого понятия бытия, в котором могли бы существовать время и пространство. Похоже на недописанную картину, ждущую, когда художнику придет, наконец, в голову мысль и он сможет ее воплотить, убрать с холста эту невыносимую, раздражающую и пугающую пустоту. У пустоты были четкие границы. Абсолютно ровный прямоугольник одного размера с домом, стоявшим на этом месте. Люди подходили к краю пустоты, заглядывали, надеясь увидеть что-то похожее на яму, пусть бездонную, но все-таки имеющую хоть какие-то признаки того, что можно осмыслить. Но их сознание не справлялось, ему не за что было зацепиться, в нем не было конструкций, инструкций и шаблонов, чтобы осознавать пустоту небытия. Они были похожи на сломанных роботов и ожидающих перезагрузки, записал Марк Тул и убрал блокнот в карман.

Мунгалов не рискнул подойти к краю пустоты. Он развернулся и поспешил домой. Где-то на самом краю сознания Мунгалова томилась мысль, которую ему не хотелось думать, словно Марк Тул боялся думать о причинах пустоты, опасаясь, что тогда пересечет границы прямоугольника и никогда уже не вернется обратно. А книга только начата. Мунгалов стал думать только о книге и снова представлять свой великий роман в полторы тысячи страниц, где на обложке – Марк Тул – «Акедия», чтобы не дать мысли завладеть им.

Дома Мунгалов открыл сайт местных новостей. Про исчезнувший дом сообщалось просто и незатейливо: «До выяснения причин провала в земле и исчезновения жилого дома территория оцеплена силами Росгвардии и МЧС. Ведется следствие».