— Вы можете сделать так, чтобы мой ребёнок жил? — Лайсве ухватилась за него, как за соломинку.
— Нет, но я знаю, кто может, — с охотой ответил он. — Только нужно выбраться из замка. Она слишком нежна и боится твоего покровителя.
— Безликого? — Лайсве прислушалась к нему, но бог молчал. — На улице холодно, и мы слишком слабы для дороги. К тому же Безликий уже благословил моего малыша.
— Только от мужского духа-отца. А без матери, без кормилицы он не выживет. Ничего — я отнесу. Она защитит, наполнит силой тебя и его. Никакой мороз страшен не будет. Это правильно, само мироздание повелевает тебе скинуть оковы и жить!
Жить! Пускай даже одной, без предавшего отца и бросившего мужа. В их сердцах нет ни понимания, ни любви к ней. Взрослые, самостоятельные и окружённые верными слугами, они справятся со всем сами и смогут жить без неё, а Гед нет. Никакая кормилица не станет возиться с ним и выхаживать, раз уж даже целители от него отказались. Он слаб, беззащитен и не нужен никому, кроме своей матери. Она будет за него бороться и приложит все силы, чтобы он выжил, выздоровел и окреп. Она нужна ему, а он нужен ей, её плоть и кровь, её самый близкий человечек. Без него и она жить не будет.
Лайсве обхватила Хорхора за шею одной рукой, второй прижала к себе Геда. Он затих, будто уснул — хоть плачем никого не потревожит. Шаман поднял их на руки и понёс по тёмному коридору. Лайсве узнавала дорогу на третий этаж к портрету Войшелка Добродушного. Хорхор дёрнул за рычаг в виде круглой ручки. Портрет отъехал в сторону, открыв потайной ход. Как шаману это удалось, ведь замок запечатан кровью хозяйского рода?
Они спускались по винтовой лестнице, не зажигая факелы. Вокруг — тьма, на руках — тяжёлая ноша, но шаман шагал удивительно легко и ровно. А если это злой дух или демон? Если её снова обманут и всё будет ужасно? Да куда уж хуже! Она откроется, поверит в этот последний раз, а там будь что будет. Остальные от них уже отказались.
Со скрежетом отодвинулась массивная плита, дохнуло морозным воздухом. Метель немного утихла, только крохотные снежинки, сверкая в свете луны, падали с неба. Сугробы выделялись тусклой серостью на фоне ночной синевы.
Рядом стояли запряжённые коренастой лошадкой сани. Хорхор устроил Лайсве в кузове, укутав в мохнатые шкуры. Гед проснулся, она снова приложила его к груди в надежде, что он поест. Свистнул бич, сани тронулись, борта качнулись из стороны в сторону, заскрипел снег под полозьями.
Ледяное марево накрывало резкими толчками. Движения вызывали боль, по ногам текло что-то вязкое, похоже, кровь. Тело то горело, то стыло, отбирая последние силы. Куда и зачем снова надо бежать? Спасение — очередная пустышка. Миф о призрачной надежде оборачивался пеплом каждый раз.
— Держись! — позвал Хорхор.
Сани въехали под сень Дикой Пущи. Заповедный лес переговаривался таинственным шелестом. Сплетались покрытыми изморозью ветвями старые ясени, хрупал снег, храпела от жути лошадка. Со всех щелей мигали то ли колдовские глаза, то ли блуждающие болотные огоньки. Лесные твари чуяли гибель, ждали её, чтобы накинуться и попировать. Мучили жуткие видения: показались впереди врата смерти, за ними — ледяная преисподняя в наказание за всё, что Лайсве сделала и не сделала. Костянокрылый жнец так близко, уже занёс над её головой косу.
— Приехали, — прошептал Хорхор.
Гулко ударилась колотушка об тугую кожу бубна. Остановился круговорот жизни и смерти. Замерли сани, оцепенел лес, замолчали духи, жнец согнулся в поклоне.
Из-за сосен, опустивших к земле лапки под тяжестью снеговых шапок, вышло чудо. Невысокая и стройная, она ступала, не приминая глубоких сугробов. Мерцало под тонкой бахромой инея изумрудное одеяние, голову венчали оленьи рога. В глазах — голубизна заледенелых озёр. Бледные губы шевелились шёпотом листвы. Узловатые руки-ветви тянулись к Лайсве.
— Это Ягиня, младшая дочь матери-земли Калтащ. Она — владычица леса, что раньше простирался с востока на запад через весь Мунгард, от Полночьгорья до Восточного океана, — хрипел речитативом голос Хорхора. — Но люди вырубили лес, чтобы строить города, возделывать поля и топить печи. От её величественных владений остался лишь этот жалкий клочок, но и он погибает от рук охотников и лесорубов. Ягиня огрызается, пытается выжить, но сейчас это почти невозможно. Многие из богов и духов уже поддались ненависти и отчаянию. Мрак поглотил их. Ягиня ещё сопротивляется, но ей очень одиноко. У младших богов не может быть своих детей, поэтому она жаждет стать кормилицей для твоего. Прими её, и она спасёт вас обоих.
Лайсве потянулась к ней из последних сил. Ветви набухли почками. Из них выстреливали побеги терновника и обвивали её пальцы, переползали на ладони, запястья, тянулись к локтям и выше к плечам. Шипы впивались в кожу и разрывали умирающую плоть, больше и больше, пока Лайсве не спеленало плотным коконом. Во тьме листвы и колючих веток она задохнулась.