Исход

– Да. Пока тебя не было, я полюбила другого. Офицера-американца, с которым познакомилась в поезде, когда возвращалась с острова от мамы. Он пригласил меня поужинать с ним, и я согласилась. Это было летом сорок третьего, от тебя не приходило вестей уже два года, с тех пор как тот француз привез твою записку. Я думала, ты погиб. – Она с трудом сглотнула: ее слова звучали как попытка оправдаться, а оправдываться она не желала. – Но не в этом дело: думаю, я полюбила бы его в любом случае. У нас был роман. Я ездила к нему в Лондон, изобретая всякие объяснения для семьи. Ездила на краткое время – он снимал сцены войны для американской армии, поэтому часто уезжал. Когда началась высадка в Нормандии, он стал пропадать надолго. – Она подумала немного, тревожась, как бы ничего не приукрасить и не упустить. – Он хотел жениться на мне. И познакомиться со всей семьей, особенно с Джульет. Из-за того мы и… поссорились в первый раз, – и, в сущности, наш единственный. Потому что я не соглашалась…

– Выйти за него?

– Нет. Этого мне хотелось. Сказать об этом всей семье, когда мы понятия не имели, вернешься ты или нет. Потом, следующей весной, когда после высадки прошел почти год, а от тебя по-прежнему не было никаких вестей, он ездил фотографировать один из концлагерей. Кажется, Берген-Бельзен. Спустя неделю он вдруг позвонил мне в Хоум-Плейс и позвал тем вечером в Лондон, но я не смогла – так и сказала, что осталась с детьми, пока у Эллен выходной. К тому времени война уже почти кончилась, и я… я представляла, как поеду к нему в Америку. А когда привела детей с дневной прогулки, застала его в доме: он пил чай вместе с Дюши. Дюши чудесно приняла его. Кажется, она все поняла, но ни слова не сказала. Только предложила мне увести его после чая в маленькую столовую, где нам никто не помешает. Он изменился, стал каким-то отчужденным. Сказал, что ему уже пора в Лондон, так как он улетает следующим утром. Ему предстояла поездка в еще один лагерь. Он сказал… – Впервые за все время ее голос дрогнул. – Сказал, что был рад увидеть Джульет. Сказал, что уезжает надолго. И ушел. – Она помолчала. – Больше я его не видела.

– Он вернулся в Америку, не сказав ни слова?

– Нет. Он умер. – Ей стоило огромных усилий рассказать, как умер Джек, но она сумела. – А через шесть недель вернулся ты. Да, вот еще. Упустила важную подробность. Он был евреем. Вот почему. Поэтому он покончил с собой.

Молчание было долгим. Потом он поднялся, подошел к ней, взял ее руки и поцеловал их.

– Ты все еще влюблена в него?

– Нет. Иначе вряд ли сказала бы тебе. – И она встревожилась, как бы опять не упустить частицу истины. – Я всегда буду любить его.

– Понимаю, – кивнул он, и она увидела у него в глазах слезы.

– Какое это огромное облегчение – рассказать тебе.

– Я преклоняюсь перед тобой за то, что ты мне рассказала. Люблю и восхищаюсь тобой. Ты гораздо храбрее меня.

И пока она силилась понять, что он имеет в виду, он принялся рассказывать ей свою историю. Она слушала и диву давалась, почему не додумалась до этого раньше. Он отсутствовал так долго, Пипетт оставил его с этой женщиной, которая их приютила и от которой зависело его ближайшее будущее. А когда он увлекся и стал вместо полного имени, Мишель, называть ее уменьшительным, точнее, ласковым прозвищем, которое дал ей сам, она ощутила укол ревности и почти обрадовалась ему. Потом, пока он объяснял, на что шла эта женщина, чтобы добыть ему материалы для рисования, она поняла, как мало поддержки оказывала ему в этом отношении, а когда слушала про приезды немцев на ферму, осознала, насколько велики были изоляция и угроза. Он подошел к самому трудному моменту. К высадке, к причинам того, почему он остался на ферме. Ибо и он ничего не приукрашивал, не оправдывался, не притворялся, что не любил ее. Она хотела, чтобы он остался и увидел ребенка, а потом прогнала его. Он даже не сказал, что сам принял это решение.

– Я очень стараюсь сравниться с тобой в честности, – сказал он. – Потому что больше не могу сравниться ни в чем. Это было непростительно по отношению к тебе, – продолжал он, – оставлять тебя в неведении так долго. Да, я многим обязан Миш, но, пожалуй, не до такой степени. А я поступил именно так. Арчи советовал рассказать тебе, – заключил он, – но я не мог.

– Арчи? Ты сказал ему?

– Только Арчи. И больше никому не рассказывал.

– Арчи знал про Джека. Я приводила Джека к нему выпить однажды вечером, и Джек написал Арчи перед тем, как… умер. Арчи приехал в Хоум-Плейс, чтобы сообщить мне.

– Он настоящий хранитель семейных тайн.

– Но ведь он едва ли виноват в этом, да? Он просто добрый и преданный человек, которому доверяют.

– Ты права. О, Зоуи, как же ты изменилась!

– А ты, – начала она, заранее боясь возможного ответа, – ты поддерживаешь связь с ней?

– Нет. Вообще. Мы договорились, что расстаемся раз и навсегда. Ни писем, ни приездов, ничего.

– Это наверняка далось тебе нелегко.

– Трудно было нам обоим.

– И ей тоже? Откуда ты знаешь?

– Нам, дорогая моя. Это нам пришлось тяжело.

– По-моему, мы только осложнили положение.