– Не знаю. Я считаю так же, как ты: я не мог рассказать тебе о Миш, пока у меня оставались к ней чувства. Или пока они были достаточно сильны. – Он коснулся ее лица, провел по скуле пальцем. – Какое облегчение! Снова знать тебя! И ты начала разговор первая. Из нас храброй была ты.
Ей хотелось заразиться его веселостью, его облегчением, но не удавалось. Она еще не закончила, и то, что осталось рассказать ему, было страшнее всего. Она хорошо помнила, как Дюши говорила, что не следует обременять других ответственностью за свой опыт – что-то в этом роде. Вся история с Филипом случилась с женщиной, в которой она едва узнавала саму себя. Но потом у нее появился ребенок, оказалось, что от Филипа, и она вынудила Руперта пройти все страдания ее беременности, родов и последующей утраты, и все это время он опекал ее, ни разу не напомнив о своем горе и утрате. Ей требовалось исправить положение любой ценой.
– Что такое? В чем дело?
Она почувствовала, как краснеет от стыда и страха, но заставила себя взглянуть на него.
– Тот первый ребенок… – начала она сбивчиво, стараясь подобрать верные слова.
Он переменился в лице, и был момент, когда казалось, что он заглянул глубоко в нее и увидел все, что там таилось, а потом снова взял ее за руки и произнес ласково и легко:
– Это был скорее подменыш, правда? Мне кажется, нам обоим надо забыть о нем. Ты сделаешь это вместе со мной?
Слезы навернулись на ее глаза, и она, впервые после его возвращения поддавшись порыву, бросилась к нему в объятия.
– Лежи спокойно. Я попрошу миссис Гринэйкр принести тебе завтрак.
– Хочу только чаю. Ни о какой твердой пище даже думать не хочется.
– Бедняжечка! – искренне посочувствовал он. – Пожалуй, лучше тебе позвонить врачу. – Он уже вымылся, побрился и оделся и теперь стоял посреди комнаты, готовый идти завтракать.
– Ни к чему, это просто расстройство желудка. Ты иди, дорогой, а то опоздаешь.
– Ладно.
Когда он ушел, Диана сползла с постели и направилась в уборную, где провела большую часть ночи. Он оставил окно в ней открытым, порыв ветра сшиб бакелитовые стаканы для чистки зубов с подоконника в ванну. Наклонившись поднять их, она снова ощутила приступ тошноты. Закрыла окно. Серые тучи неслись по небу с неестественной скоростью, сад был засыпан мелкими розовыми лепестками боярышника. Кажется, снова надвигался дождь. Она налила в раковину горячей воды и умылась. Вид у нее как у пугала. Раньше она ни за что бы не допустила, чтобы Эдвард увидел ее такой, но теперь считала, что все изменилось – или почти изменилось. С разводом, слава богу, все уладилось, но ее предупредили, что процесс может затянуться на несколько месяцев. Вилли разводилась с ним за прелюбодеяние: отвечая на ее расспросы, он объяснил, что юристы предложили или его, или прекращение совместного проживания, и в последнем случае получится еще дольше. Никаких признаков романтической бледности на лице: кожа скорее серая с желтизной, волосы свалялись и потускнели. Она почистила зубы, взялась было за расческу Эдварда, но она вся засалилась от его масла для волос. К тому времени как она вернулась в спальню за своей расческой, ее уже бил озноб.
Исполнительная миссис Гринэйкр явилась с чаем на подносе и включила газовый камин. И захлопнула окно: Эдвард настаивал на своем желании спать на сквозняке. Диана попросила подать ей сумочку и, снова оставшись одна, нанесла на скулы немного сухих румян. Эдвард наверняка зайдет к ней попрощаться перед тем, как уедет в контору.
– Выглядишь лучше, дорогая, – отметил он, когда заглянул к ней. – Имей в виду: согласно последнему указу правительства, нам теперь до самого сентября запрещено включать обогреватели.
– Боже! Тогда выключи.
– Вот еще! Ты больна. Я не допущу, чтобы ты мерзла. Выздоравливай, милая. Сегодня я немного задержусь – съезжу к врачу.
– А, да.
Он наклонился поцеловать ее, и она ощутила запах лавандовой воды и масла для волос – ароматы, которые когда-то вызывали у нее волнение.
– Береги себя.
– Извини за мой ужасный вид.
– Никакой он не ужасный! Ты прекрасно выглядишь. Я люблю тебя – помнишь? – как всегда.
– И я тебя люблю.