Исход

Но в машине, пока он ехал через весь Лондон, в него вселились растерянность и уныние. Столько было всего, о чем матери он не рассказывал – к примеру, что Луиза отказывалась спать с ним, отчего он дулся, а она делала вид, будто не замечает этого. Он по-прежнему считал ее очень привлекательной – мало того, за последние четыре года она из довольно нескладной, голенастой, обаятельной девчонки превратилась в обладательницу на редкость заметной, эффектной внешности. Хоть ее красота и не попадала в точности под определение классической, стоило ей войти в комнату, как на нее обращались взгляды всех присутствующих. Она была ценностью, и его расстраивало то, что она, как он это называл, не вполне за него. Если бы, к примеру, его пригласили в Сандрингемский дворец, что вполне вероятно (он писал портрет одной из младших принцесс и надеялся написать их мать), она не обезумела бы от радости и не сделала все возможное, лишь бы помочь ему, как, по его мнению, поступило бы большинство молодых женщин: скорее всего, она оделась бы не так, ляпнула бы что-нибудь не то и в целом вела бы себя, словно не сознает важность происходящего. А он, если уж ему вообще доведется попасть туда, всей душой желал, чтобы этот визит имел успех. Так что, возможно, лучше не брать ее с собой. Надо бы посоветоваться на этот счет с мамой. Определенно так было бы проще. С мамой он не поделился еще одним секретом – что в его жизнь вернулась Ровена. Они встретились несколько месяцев назад на Кингс-роуд, когда он возвращался из багетной мастерской. Она шагала по противоположной стороне улицы, ведя на поводке пуделя оттенка шампанского.

Он окликнул ее по имени, она остановилась.

– Майкл!

Увернувшись от автобуса, он перебежал через улицу к ней. Она была в короткой меховой жакетке и черной юбке, на белокурых волосах сидел бархатный берет. Выглядела она очень мило.

– Как приятно видеть тебя! Что ты здесь делаешь?

Она слегка зарумянилась.

– Живу за углом. На Карлайл-сквер.

– Такая приятная встреча.

Она взглянула на него светлыми, широко расставленными глазами и наклонилась к пуделю, который натягивал поводок.

– Тихо, Карлос! Я видела, как ты выходил из «Грин энд Стоун». Но ты меня, кажется, не заметил.

– Я отдавал несколько картин, чтобы их вставили в рамы. Не пригласишь меня на чашку чая?

Она заметно занервничала.

– О-о, вряд ли я…

– Ну, пожалуйста! Столько воды утекло. Мне бы так хотелось узнать, что у тебя случилось.

– Почти ничего. Ох… ну хорошо. Ладно, идем.

К нему вернулись воспоминания о ее довольно невыразительном, девчоночьем тихом голосе, который не менялся, что бы с ней ни происходило и как бы она об этом ни рассказывала. Бедненькая Ровена, как называла ее мама. Она так отчаянно хотела за него замуж, и теперь он подозревал, что, пожалуй, обошелся с ней некрасиво. Но как говорила мама, этого случиться не могло. «Миленькая пустышка», – называла ее мама, но это лет шесть назад; она наверняка изменилась.

Ее дом впечатлил его: большой, обставленный добротной мебелью. Она провела его в гостиную и вышла за чаем. Когда она сняла перчатки, он заметил у нее кольца – обручальное и еще одно, с крупным сапфиром и бриллиантами. Ну конечно же, она замужем: ему смутно помнилось, что мама говорила что-то в этом роде.

– Я вышла за Ральфа Фиттона, – ответила она на его вопрос, когда вернулась с чайным подносом.

– Ученого?

Она кивнула.

– Он умер в прошлом году. Всю войну продержался, а потом умер от пневмонии.

– Сочувствую.

– Да, для него это очень печально.

– Но не для тебя?

– Ну да, и для меня тоже печально. В некотором смысле. Но все равно ничего не вышло. Я имею в виду, из этого брака. Понимаешь, я хотела детей, а он нет. – Она разлила чай и протянула ему чашку.

– Как странно! – воскликнул он.

– Да уж. Но он считал мир местом, которое больше не годится для детей. Видишь ли, он знал про бомбу – то есть задолго до того, как ее сбросили. И впал в страшное отчаяние. Часто повторял, что роду человеческому пришел конец. А мне было нечего возразить. Я вообще ни о чем не могла с ним спорить, настолько он был умным.

– Похоже, тяжко тебе пришлось.

Ему хотелось спросить, зачем она за него вышла, но он передумал. И вместо этого задал другой вопрос:

– Он ведь был, кажется, намного старше тебя?

Все тем же невыразительным голоском она ответила:

– Почти на тридцать лет.

Он знал, что ей тридцать пять – всего на три года меньше, чем ему, еще один довод его матери против женитьбы на ней: слишком уж стара, говорила Зи.

– Ну а как ты? – спросила она, не глядя на него. – Я видела, как ты чуть было не прошел в парламент. Такое обидное невезение.

– Вообще-то нет. На самом деле я вовсе не горел желанием.

– А еще у тебя сынок! Я читала в «Таймс». Какой ты счастливый. – После краткой паузы она добавила: – Твоя мать очень любезно пригласила меня на твою свадьбу. Но принять приглашение было бы неправильно.