Исход

Осталось, впрочем, несколько верных, примкнувших к подвижнику не моды ради, но покорившись силе проповеди, сочтя проповедника учителем истины и светильником веры. Эти-то верные и не покинули отца Иегудиила и после того, как из Петербурга его отправили в соседнюю губернию наместничать в своём заштатном монастыре. Верные стали наезжать в монастырь, подолгу живать в окрестностях и, само собой, жертвовать на благоустройство. Среди верных оказалась тогда и матушка Елпидифора, прозывавшаяся в те времена девицей Евдокией Павловной. Девица Евдокия была из богатой фамилии, и многие женихи наперебой искали её руки и сердца. Но с юности возлюбила она благочестие и ни о чём другом не помышляла как только об «ангельском чине». Семья девицы Евдокии слыла исключительно религиозной. А маменька, хоть и была фрейлиной Её Императорского Величества, щедро жертвовала на храмы и приюты, любила беседовать со странниками, а церковные службы не пропускала разве что по немощи велией. Но юная Евдокия с присущим юности максимализмом только усмехалась про себя такого рода религиозности. Ей представлялось, что истинная любовь к Богу возможна лишь при полнейшем самоотречении. Отец же Иегудиил, носивший вериги и власяницу, обладавший незаживающими фурункулами, выдаваемыми за верижные язвы, поразил её девичье воображение. Перед ней был живой пример аскетизма и святости. Правда, вернувшись из Петербурга, пример этот несколько приуныл, потому что после столичной жизни вновь вынужден был заниматься дровами, старухами и прочими дрязгами. Но вскоре он пообвык и даже нашёл своё предназначение в благоустройстве и украшательстве обители. Благо, верные не скупились, и средств отпускали довольно и на строительство, и на одеяния, и даже на лошадей. И, сам того не замечая, отец Иегудиил, продолжая держать строгий пост, как-то пообмяк и расплылся. Глаза его уже не источали огня, глухой голос не звучал набатом. Прекратились видения, и сны более не смущали душу. Даже «всегубителный пароль» как-то померк и отошёл на второй план. И если раньше, бывало, отец Иегудиил склонен был всё происходящее вокруг, а с ним самим особенно, объяснять вмешательством высших сил, а всякую новую встречу толковать как явление ангельское или святых Божиих, то теперь перестал различать вмешательство Провидения в земные дела. Теперь он копался в саду, переругивался с подчинёнными, иных, случалось, бивал по камилавкам. Правда, после всегда опускал в сбитые камилавки по пятидесяти, а то и по ста рублей.

Однажды, вернувшись в келью из сада, отец Иегудиил пожаловался на неодолимую слабость и прилёг. С тех пор он уже не вставал. Пробыв же в постели недолгое время, отошёл с миром. Для верных смерть эта стала потрясением и горем. Среди прочих горевавших оказалась и девица Евдокия, поклявшаяся на могиле своего наставника в ближайшее время навсегда оставить суетный мир с его страстями и пагубами. Клятву она исполнила и, возвратившись в Петербург, мир оставила. Но суета, как известно, всепроникающа, и заслоны перед ней установить редко кому удаётся. Поскольку Евдокия Павловна происходила из семьи со связями, то и за монастырскими стенами она была на виду и под покровительством.

Около двух лет молодая послушница трудилась в иконописной мастерской, после чего приняла наконец постриг с именем Елпидифоры. А ещё через несколько лет матушка Елпидифора в чине игуменьи прибыла в Первопрестольную, дабы взять на себя управление тем самым монастырём, куда позднее прибыла и Ольга Ламчари.

И вот тут-то суета по-настоящему настигла матушку Елпидифору. Началось всё с того, что в один прекрасный день в обитель пришло письмо секретаря Её Императорского Величества. Письмо среди прочего гласило: «…Учредить под сенью епархиального начальства дом призрения за вдовствующими и нуждающимися попадьями, взяв за образец Петербургский дом призрения. Обо всех пожертвованиях доводить до сведения Её Императорского Величества. Отчёты же о пожертвованиях свыше ста рублей направлять епархиальному начальству. Все значительные затраты производить с его же ведома и позволения…»