Исход

Частенько с лишенного облаков неба шел дождь из похожей по вкусу на минералку воды, после дождя в пепле-песке на короткое, очень короткое время, расцветали удивительно прекрасные цветы, поднимались наполненные зерном колосья и травы, вырастали богатые плодами деревья, и над равниной плыл густой, наполненный медом аромат. Но упаси тебя боги выпить этой вкусной, хрустящей на зубах воды, отведать зерна, соблазниться плодом, подержать травинку в зубах, коснуться цветка — сделай это, и вскоре ты забудешь себя, друзей, родных, любимых, у тебя останется только одно желание — дарить смерть всем вокруг, а если рядом не будет тех, кому ее можно подарить, то ты с радостью в сердце и улыбкой на устах подаришь ее себе самому. Бывало вместо воды с неба текла кровь, настоящая кровь, столь много крови, что потребовались бы несчетные миллиарды людей, вернее того, что наполняет их жилы, для того, чтобы устроить всего десятиминутный дождь. Очень часто такие дожди шли много-много дней подряд. После кровавого дождя на равнине вырастали отдаленно напоминавшие подсолнухи цветы, только вместо полной семечек корзины на вершине цветка покачивался белый как снег гуманоид без пола и лица, стебель же торчал у него прямо из очка. Животные (?), растения (?), кто (?) созревали с пугающей скоростью, покрывались густой шерстью, срывались-сламывались с питавшего их стебля (увлажняя его синей кровью из единственного отверстия на теле), съедали стебель и терялись-сливались на светло-серой под цвет их шерсти равнине. Время от времени с неба летели камни — тоже своеобразный дождь, но не из жидкости, а из сотен-тысяч глыб размером с многоэтажный дом. Глыбы со страшным грохотом впечатывались в равнину и поднимали огромные пылевые облака, ну а затем их щербатые, страшно холодные обломки как в море тонули в покрывавшем равнину пепле-песке.

Странный едва уловимый звук плыл и плыл, казалось парил вместе с ветерком, звучал ото всюду, даже из-под светло-серого песка, большую часть времени почти заглушенный звуками, что издавали многочисленные обитатели равнины, но иногда становившийся сильней, настойчивей, интересней… в шепоте-скрежете звучали голоса, голоса звали-манили тебя за собой и были невероятно убедительны…

Случалось на равнине наступала полная тьма, словно огромное, неправдоподобно огромное существо роняло вниз свою тень — равнина замирала, даже равнодушные ко всему ''медузы'' глушили свой естественный свет и опускались как можно ниже. Когда же уходила подобная ночи тень, все возвращалось на круги своя, только вот некоторых самых крупных обитателей равнины становилось меньше, особенно это касалось ''медуз'' и богатых щупальцами туманных шаров. А еще на некоторое время местность вокруг погружалась в интимный полумрак, где орудовали прежде невиданные клубки тьмы с багровым огнем внутри и странные, плоские, страшные тени, которых боялись все, буквально ВСЕ (!) обитатели равнины. Но вскоре из незатронутых тенью областей приплывали новые ''медузы'', кошмарные тени и комки тьмы исчезали, и все возвращалось на круги своя… до следующего раза…

Бескрайнюю ровную поверхность как нити или вены пересекали сотни дорог, и как по настоящим венам по ним текла жизнь, пускай редкая, пускай робкая, пускай не постоянная, но ЖИЗНЬ — единственная жизнь в наполненном НЕЖИЗНЬЮ мире. Редкие дороги совершенно терялись на огромных просторах, но все же они существовали и позволяли гостям из других миров в относительной безопасности (очень-очень относительной) пересекать пространства этого неласкового к чужакам мира. Нет, если захочешь стать в этом мире своим, то никаких проблем — сойди с тропы и позволь равнине и ее многочисленным обитателям сделать с тобой все, что они захотят… Однако большинство пока еще живых посетителей Мира Мертвых почему-то не хотели себе такой судьбы. Кто их знает почему…?

По одной из таких дорог перемещался небольшой отряд, довольно странный отряд, часть персоналий которого вполне могли бы сойти в этом мире за своих, однако они двигались по предназначенной для живых дороге, совершенно не конфликтовали с живыми участниками отряда, мало того, когда возникала нужда, вместе с ними вставали против покусившихся на неприкосновенность дороги местных обитателей.

Венчал странный отряд страшный, еще и светящийся золотыми искрами черный пес, пес размером с доброго коня, пес с клыками, что вполне сгодились бы на наконечник копья, пускай и не на совню, но на какой-нибудь джид или сулицу так точно. Пес не сильно быстро бежал по дороге, горел золотым огнем, цокал когтями, сверкал глазами, пугал клыками, слегка порыкивал — в общем всем своим видом и поведением предупреждал: не суйся, будет хуже.