Исход

– Я больше не была той одинокой девочкой. У меня была жизнь, бизнес, друзья и жених, который меня обожал. Я сделала все, что должна была. Предприняла все шаги, чтобы обеспечить себе полноценную жизнь, жизнь, к которой себя принудила, поскольку выбора у меня не было.

Тобиас выезжает на дорогу, ведущую к дому, и я разрешаю себе закончить.

– Поэтому я день за днем жила той жизнью в надежде, что ее будет хватать, молясь, что смогу забыть это место, забыть тебя, но по ночам… когда мне снились сны. – Я со злостью издаю всхлип, когда на меня обрушивается бремя моей горькой судьбы. – Забыть мне не позволяли сны. Я испробовала все и не смогла забыть о прошлом. Не смогла. Поэтому вернулась домой, и ты… боже, я думала, что если смогу встретиться с прошлым лицом к лицу, это сделает меня сильнее, храбрее, а в итоге выставила себя еще большей дурой. – Я качаю головой. – Я не должна признаваться тебе в этом, поскольку эти признания делают меня жалкой, но после отъезда меня снедали горе и вина. Я устала себе врать. – Вытираю нос рукавом и, посмотрев на Тобиаса, вижу, что он смотрит на меня, не отрывая взгляда. – Потому что жизнь, которую я хочу на самом деле, не имеет ничего общего с совершенством. Она отнюдь не безопасна, а мужчина, которого я желаю, отнюдь не нежен.

И с этими словами я отключаюсь.

* * *

Я просыпаюсь от прикосновения его рук. Он медленно расстегивает на мне рубашку, ненароком дотрагиваясь до груди.

– Tu penses que tu peux juste revenir après tout ce temps et dire de telles choses[51]…

Я сдерживаю стон, когда с меня снимают шелк, оставляя в кружевном лифчике. От его дыхания соски напрягаются, его руки блуждают по моему телу, легкими прикосновениями посылая волну мурашек по спине. Я борюсь с алкогольным туманом, в который погружаюсь и выныриваю, возвращаясь к Тобиасу.

– Je baise mon poing tous les jours en pensant à toi[52]. – Он расстегивает мои брюки и медленно их снимает. – Et je te déteste pendant tout[53].

На короткое время он прижимается лицом к моей шее, его теплое, приправленное никотином дыхание разжигает воспоминание о каждом нашем интимном моменте. Ноги у меня дрожат, пока я пробуждаюсь от комы, вызванной виски, и борюсь с собой, чтобы не прижать Тобиаса к себе. Но решаю притвориться, будто лежу без чувств. Мои полностью разрушенные надежды вспыхивают с каждым его словом.

– Tu dis mon nom quand tu jouis?[54]

Да.

– Tu ne peux pas être ici. Je ne te laisserai pas voler mon âme une nouvelle fois[55].

Я люблю тебя. Я люблю тебя.

Он проводит большим пальцем под моей нижней губой.

– Tellement belle[56].

Твоя.

– Belle et destructrice[57].

Уж кто бы говорил.

Я цепляюсь за каждое слово, как за спасательный круг, но сила виски подминает меня, угрожая утянуть обратно в омут беспамятства.

– J’allais bien[58].

Лжец.

Он приподнимает меня, расстегивает лифчик и снимает его.

– Putain. Putain. Tu es en train de partir. Ça n’arrivera plus[59].

Сильные пальцы скользят вверх по моей груди, и у меня вырывается тихий стон. Его пальцы замирают, когда я открываю глаза. Его взгляд переполнен гневом, похотью и негодованием. Я смотрю на свое отражение в его огненных глазах.

– T’aimer m’a rendue malade et je ne veux plus jamais guérir[60].

И позволяю сну овладеть мной.

Глава 42

Я просыпаюсь от завывающего за окном ветра. Прихожу в себя после беспокойного сна и вижу на тумбочке две таблетки обезболивающего и бутылку воды. Голова раскалывается, а это уже веская причина провести весь день в постели. Выпив таблетки и накинув халат, решаю выйти на свежий воздух и прохожу через застекленные двери на балкон. Стоит раннее утро, и я вижу, как на горизонте стягиваются и плывут к дому облака. Я дрожу на морозном воздухе, когда вдруг испытываю знакомое ощущение. Смотрю вниз и замечаю Тобиаса в одном из шезлонгов у накрытого бассейна. Он в костюме, в котором был вчера вечером, и в пальто из черной шерсти. Откинувшись на спинку, с закрытыми глазами держит зажженную сигарету между пальцами.

Он так и не уехал.

Стараясь не обращать внимания на пульсацию в голове, быстро натягиваю теплую одежду и иду к бассейну. Тихонько подхожу к Тобиасу и, сев на соседний шезлонг, жадно его рассматриваю. Теперь ему тридцать шесть, а когда мы были вместе, я считала нас неподвластными годам. Тогда времени не существовало, а оно оказало любезность чертам его лица, телосложению, бесподобной красоте. Но потом я вспоминаю сказанные им прошлой ночью слова, его прикосновения, еле заметные, но одержимые ласки, тщательно скрываемое влечение, когда он снимал с меня испачканную одежду.

Я смотрю на него, понимая, что он почувствовал мое присутствие. Тобиас затягивается сигаретой и приподнимается, чтобы сесть. Его глаза открыты, но устремлены на шероховатый бетон под ногами.