Исход

Люди, ревновавшие друг друга, старавшиеся оттолкнуть соседа локтем, когда раздавали работу; становившиеся приятелями, когда работы не было и приходилось ждать, грея ладони у огня из бочек; эти люди, объединенные общей обидой, когда смерть одного стала делом каждого, ринулись к путям, смяли жидкую охрану снежков и перекрыли подступы к поездам.

СНЕ вызвал регуляторов. Людей не хватало, и с Марией сегодня были всего девять человек, четверо — вчерашние менты, трусливые неповоротливые тюлени. Сейчас они стояли у стеклянной стены вокзала, глядя на бушующее перед ними возмущенное людское море. Грузлов было не меньше пятисот.

— Так и будем стоять? Выпускайте своих гавриков, живо!

Мария смерила любопытным взглядом невысокого шустрика лет сорока, заместителя смотрящего СНЕ. Он не был приспособлен к такой работе и сейчас нервничал. Скоро его сожрут, подумала Мария.

— Надо дать им успокоиться. И устать. Когда гнев не находит выхода на внешнего врага, он обращается на главарей. Толпа раскалывается. Случайные уходят. Их связывает ярость, а она не может длиться. И смотрите на небо, сейчас дождь пойдет. Пусть помокнут.

После дождя толпа уменьшилась вдвое.

Мария вышла. Бойцы за ней. Стачечники расступались. Их претензии были адресованы снежкам, и грузчики надеялись: регуляторы займутся тем, ради чего и созданы, устранят суть конфликта.

Перед выходом к поездам Мария забралась на высокий бетонный бордюр, державший электронное табло расписания. Головы стачечников оказались на уровне ее колен. Она поднесла ко рту портативный, размером с две скрепленных вместе сигаретных пачки, громкоговоритель.

— Меня зовут Мария Кирова, я антикризисный офицер. Готова выслушать ваши претензии.

Стачечники заговорили разом, и она помотала головой.

— Тихо… Тихо! Так ничего не добьемся. Нужна переговорная группа, человек пять-семь. Мы останемся здесь. Остальные подождут за пределами вокзала. Я обещаю, — ей пришлось повысить голос, чтобы перекрыть недовольный гул толпы, — пока не закончим переговоры, ни один состав не будет разгружен. Но пассажирские мы задерживать не будем. Люди ни при чем, правда? Прошу выходить организованно. Сначала — те, кто справа от меня.

Моровцы, образовав, насколько могли, коридор, помогали людям выйти. Грузчики перекрикивались, решая, кого оставить, и скоро Мария уже видела тех, кто был ей нужен. Зачинщиков.

— Делегаты, проходите сюда. Не больше семи.

Набралось шесть. Не подпитываясь энергией возбужденной толпы, они чувствовали себя неуверенно, но храбрились.

— Ну, давайте теперь спокойно поговорим, — сказала она.

Как же все похоже, думала Мария, глядя в искаженные обидой — и надеждой — лица. Все хотят одного и того же, но никто не получит ничего. На вас ездили и будут ездить, и, что обидно, не варяги или масоны, а те, кого вы выделяете из своей среды. И случись кому-то из вас завтра получить власть — он усядется на спины вчерашних товарищей и начнет хлестать их до крови, с оттягом, чтобы заслужить одобрение тех, кто его посадил, кого тоже везут несчастные рабочие скоты.

Мария, изобразив сочувствие, медленно кивала, а грузлы торопились, выплескивая все, раз нашелся человек, готовый слушать.

Был среди них парень лет тридцати в перевернутой козырьком назад бейсболке. Мария задерживала на нем взгляд чаще, чем на других. Он не был красив, но от него шел жар молодости и здоровья. Когда Мария попросила кого-то подытожить требования, слово взял он.

— Я тут недавно, но все эти движения Союза понял. Короче — Союз должен убрать из списков своих людей. Или пусть работают! Дальше, этот парень… — кто-то из делегатов подсказал ему имя, — Гриша, да… Он кормилец, у него мать осталась и сестра малая. Надо пенсию. И похороны за счет Союза. И чтобы хоронили нормально, а не в яму с известью, правильно, мужики?

Делегаты одобрительно гудели. Парня хлопали по плечам, жали руку, а он смотрел на Марию. В его взгляде смешались гнев, мольба, и, Мария могла поклясться, мужской интерес. Вдруг он подмигнул ей. Когда возбуждение улеглось, Мария ответила:

— По порядку. Гришу хоронят за счет Союза. Пенсии не будет, но его матери найдут работу с пайком. Замена равноценная, согласитесь. Что касается вас… Ничего не получите. Будете пахать и перестанете варежку разевать. Не нравится — уходите с вокзалов, желающих много.

Они осознали, что, выведя толпу за пределы вокзала, Мария разрезала тело бунта, оставив мозги без мускулов, а силу — без мозгов. Она продолжала:

— Сейчас бригадиры Союза набирают на площади новые бригады, под тем предлогом, что мы договорились. Возвращайтесь и скажите, что все в порядке.

Делегаты молчали. Они сдадутся, поняла Мария, глядя на парня в бейсболке, широко раскрывшего глаза. Он был похож на ребенка, которого обманули, подарив какашку в конфетной обертке. Он растерянно оглянулся на коллег, пожав плечами:

— Идем, мужики?

— Нет.

Мария с самого начала чувствовала опасность, исходившую от кряжистого мужичка лет пятидесяти. По ходу переговоров он молчал, уступив инициативу парню в бейсболке.