– Я считаю, что наш мир более реален, чем их. – Кивнув в сторону окна, сказал Орлов. А Ивану Павловичу интересно послушать, почему Орлов так считает. И он со всем вниманием к нему пододвигается и всем собой выражает, мол, давай говори, я слушаю. А Орлов и без этой просьбы собирался сказать и обосновать аргументами эту свою позицию на себя и на тех людей со скамейки, кто с некоторых пор принялся не давать ему покоя, и Орлову даже местами стало казаться, что он одного из них, того, кого он увидел в зевающем виде, частями понимает, а другой частью себя, ощущает.
Вот, например, тому вдруг где-то зачесалось, то и Орлову немедленно захотелось у себя в том же месте почесать. А захотелось тому типу почувствовать в своём животе голодное неустройство, как Орлову тут же захотелось что-нибудь съесть жирного. А вот смотреть на мимо проходящие аппетитные булочки, по мнению Орлова, нисколько не уменьшат твой аппетит. А он, наоборот, ещё больше разыграется, и притом не только в физическом плане. Но всё это пока только неосознанно осознавалось и ощущалось Орловым, так что он всему этому не придал особого значения, принявшись излагать свою позицию на реальность своей действительности и существования.
– И основания так за себя думать, у меня более чем существенные. – Орлов сделал это утверждение и пустился в аргументацию этой своей позиции. – Потому что направление их мысли направлена в нашу сторону, и они всеми собой хотят, чтобы наши реалии жизни стали и для них реалиями жизни. Для чего они готовы отказаться от своего настоящего положения, в котором они сейчас пребывают, признав его всего лишь временной иллюзией, не их настоящей жизнью (я создан для нечто большего, или по крайней мере, не для такой жизни в нищете физики, но не мыслей). – Орлов сделал паузу и продолжил. – А вот это направление мысли, и вслед и жизни, и определяет в нашем мире пространственно-временного континуума, что есть реальность, а что нет. Здесь именно направление движения определяет реальность и даёт понимание значения иллюзии. Так временная стрелка времени всегда движется по часовой стрелке, само время направлено от прошлого к будущему, и всякий низ предшествует росту со своим подъёмом вверх.
– С последним обстоятельством я бы поспорил. – Вдруг вставил своё замечание Иван Павлович и не пойми на что для Орлова намекающий. – Движение в сторону падения, не реже в жизни человека встречается. – И Орлов от этих каверзных слов Ивана Павловича сбился с мысли и замолчал в недоумении насчёт Ивана Павловича.
А Ивану Павловичу хоть бы заметить все эти затруднения Орлова на свой счёт, но нет, и он без всякого понимания со своей стороны этой заминки Орлова, пускается в свои рассуждения. – Всё-таки этого будет недостаточно, чтобы делать итоговые выводы. Тем более, когда тебя всё устраивает в твоей жизни и тебе ничего не хочется менять. И оттого тебе в такой незыблемой реалистичности и мыслится твой мир. И хотя во мне всё тоже самое, не желающее ничего вокруг себя менять, присутствует, всё же наравне с этой неизменностью, во мне есть такая часть меня, которую такая незыблемость совершенно не устраивает, и она хочет многое пересмотреть в этом окружающем и во мне мире.
– Но как? – вопросил Орлов.
– Лакмусовая бумажка, в современной её интерпретации. – Дал ответ Иван Павлович. А Орлов и не поймёт, о чём это Иван Павлович. – Вы это о чём? – спрашивает Орлов.
– Всё на самом деле просто. – Заговорил Иван Павлович. – На основе некой элементарной единицы, представляющей из себя объективность среды, – это должен быть независимый от человека объект, который не может быть подвержен влиянию всего человеческого и в тоже время, может оказывать на человека своё влияние, – определить реалии и заодно выживаемость объекта проверки. – Уж совсем туманно для Орлова сказал Иван Павлович. И понятно, что Орлов ничего не понял из сказанного Иваном Павловичем. – И что это всё значит? – спросил Орлов.
А Иван Павлович делает загадочный вид и замысловато так говорит. – Некоторые выводы даются и делаются в результате не постановки в известность объекта тестирования. – Иван Павлович делает внимательную к Орлову паузу и спрашивает его. – Так что, хотите узнать? – А Орлов и не уразумеет, о чём его тут спрашивает Иван Павлович и при этом перейдя с ним на официальное «вы» обращение. Что хочешь, не хочешь, а затруднит понимание Ивана Павловича, а также того, что же на всё это ему ответить. И Орлов единственное, что смог и ответил, так это: Я не знаю.
– Есть страх? – интересуется Иван Павлович, вглядываясь в Орлова.
– Любая неизвестность, полагается, рождает это чувство. – Даёт ответ Орлов.
– Но любопытство всегда его сопровождающее, всё же сильнее. Ведь если откажитесь, то вас обязательно будет ждать своё разочарование, с мучающими вас мыслями, пытающимися разгадать эту, отныне не разгадываемую для вас загадку. – Однозначно со знанием всего этого дела и того, что бывает с тобой, когда ты проявляешь нерешительность, а прямым словом, трусость, вложил в душу Орлова это заверение Иван Павлович. И Орлов попался.