Исход (СИ)

— Почто малую мучишь, ирод?!

Наглые голоса. Двое одетых по последней блатной моде личностей. А у моих ног корчится от боли, прижимая сломанную руку к потрёпанному пальтишку, девчушка лет четырнадцати. А парочка в приплюснутых шапках, надвинутых на низкие лбы, с приклеенной к нижней губе шелухой стоит передо мной, поигрывая тускло блестящими ножами хищного вида. Ведут себя больно нагло, несмотря на то, что оба меньше меня по габаритам. Значит, их страхуют.

— Жить хотите?

Мои глаза леденеют, и один из блатных, который поумнее, чуть спадает с лица, почуяв неладное. Но его напарник явно из оборзевших. Он лыбится:

— А ты? Что, благородный?

Есть у них такая присказка, равнозначная по смыслу земному 'крутой'. Вместо ответа плавным, но быстрым движением скольжу вправо, левой рукой делая быстрое движение, затем ныряю в толпу. Позади — хрип. Оба уголовника валятся на колени, словно куклы, одновременно зажимая ладонями горла, из которых хлещет кровь. '78-ой' на высоте. Да и руки у меня длинные. И что интересно — никому нет дела, что я только что убил двоих. Бросают равнодушные взгляды, проходят мимо корчащихся тел. Подешевела человеческая жизнь в Русии. Ой, подешевела…

…К моему возвращению бредуна уже нет. Поэтому раздеваюсь, ставлю оружие в шкаф, переодеваюсь в домашнее. Сундуки стоят в кабинете. Горн, всегда знающий, когда он мне нужен, за что я и ценю старика, уже почтительно ожидает меня возле дверей спальни, где хозяин приводил себя в порядок. Бросает на меня вопросительный взгляд, я морщусь:

— Мерзко там. Очень…

Мажордом кивает в ответ. Затем спрашивает:

— Что изволите, ваша светлость?

— Пригласи Хьяму в кабинет.

— Будет сделано.

Он уходит в конец коридора, стучит в двери. А я захожу к себе. Сундуки аккуратно выстроены в линию. Только успеваю усесться в кресло, как почтительно стучат. Это Горн.

— Ваша светлость, я привёл госпожу.

— Пусть зайдёт. А мне — кофе.

— Сию минуту, ваша светлость.

Дверь раскрывается, входит океанка.

— Вы что-то хотели, господин эрц?

Киваю на сундуки:

— Прикинь, подойдёт?

Она нехотя подходит к ним, чуть заметно морщится, но послушно открывает первую крышку, и… Её глаза расширяются в изумлении. О, женщины! Вы все одинаковы, на Земле ли, в любом другом мире…

— Это… Мне?

Она оглядывается с такой… Милой недоверчиво-настороженной улыбкой… Улыбаюсь в ответ:

— Ты примерь-примерь, а то подгонять придётся.

Девушка зарывается внутрь сундука, выхватывает первое попавшееся платье, прикладывает к себе. Вроде ничего. Хватается за пуговицы, вдруг замирает, заливаясь краской. Я киваю на двери:

— Да иди к себе, надень. А там посмотрим.

Она пулей выскакивает из кабинета, и я слышу быстрые шаги. Несколько минут ожидания, и Хьяма вновь передо мной. Хм… Угадал! Длинное светлое платье сидит на ней, как влитое. Будто шили на фигуру океанки. Она женским чутьём улавливает, что мне понравилось, чуть надувает нижнюю губу в лукавой усмешке.

— Бери другое.

— Ваша светлость, если они всего от одного мастера, то, думаю, другие мерять не обязательно.

— В принципе, верно. Будет тебе чем заняться на досуге. Смотри остальное.

Открывается вторая крышка, и краска стыда заливает её лицо. Выпрямляется, и почему то шёпотом спрашивает:

— А это… Тоже показывать? Как сидит?

Смеюсь, потому что там нижнее, или как говорят здесь — женское исподнее.

— Знаешь, я предпочитаю, чтобы на женщинах вообще ничего не было. Но это, как раз, мне показывать не нужно. Смотри третий сундук, и я позову ребят, чтобы перенесли одежду к тебе в комнату…

Хьяма открывает крышку, гладит великолепную ткань пальто. Затем набрасывает на себя. Оно сидит просто идеально.

— А обувь?

Аккуратно снимает обновку, кладёт на крышку, затем вертит в руке сапожки. Что-то с ней не то. Лицо какое-то задумчивое и грустное одновременно. Сбрасывает тапочки, вставляет ножку в сапожок. Застёгивает пуговки. Топает, примеряясь.

— Всё, как на меня сшито, ваша светлость… Но чем я буду расплачиваться за это?

Машу рукой:

— Мне ничего не надо. Считай это подарком. Она недоверчиво смотрит на меня. потом на сундуки:

— Вы не обманываете?

Даже голос изменился. Точнее, его тон.

— А какой в этом смысл?

Девушка опускает голову, затем буквально выдавливает из себя:

— Мне никто никогда ничего не дарил…

— Значит, я буду первым. Ладно. Можешь возвращаться. Я сейчас слуг пришлю.

Она на мгновение вскидывает голову, я вижу блестящие от слёз глаза, затем убегает. Разбередил же я душу девчонке. А кто знал?..

— Ваша светлость, обед накрывать?

— Разумеется.

Это Горн.

— И пришли ко мне ребят — пусть перенесут сундуки к Хьяме.

— Будет исполнено, ваша светлость.

Поднимаюсь с кресла, подхожу к окну. За окном — равнодушный полумёртвый город. Осторожный стук, поворачиваюсь:

— Перенесите их в угловую комнату. К госпоже Хьяме.