Исход (СИ)

Теперь можно и дальше идти. Стан, конечно, хороший парень, и обсказал всё досконально. Но он не обращает внимания на мелочи, а именно в мелочах скрывается дьявол. Так что следую между торговцев дальше. Шум, разговоры, кто-то поёт высоким голосом под аккомпанемент местной шарманки, правда, тут она делается в виде бочонка. Нескончаемый гомон и ощущение чего-то грязного и мерзкого, разливающегося вокруг. Всё правильно — обычно такие барахолки и являются питомником и рассадником всякой гадости, вроде наркомании, уголовщины, беспредела. Тут вынашивают планы преступлений, махинаций, живут сутенеры и их рабыни и рабы, беспризорники и мошенники, процветают извращения. Не спеша иду, разглядывая незаметно тех, кто продаёт и покупает. Попадаются весьма колоритные персонажи, как, например, тот толстяк в высоком головном уборе, напоминающем классический цилиндр с агитационных плакатов Маяковского времён социализма, закутанный в обычное одеяло, подпоясанное грязной верёвкой. Из под одеяла видны волосатые лодыжки и тапочки из войлока, одетые на босу ногу. Часто попадаются дети, просящие милостыню. И вот это, несмотря на мой внешне невозмутимый вид, режет меня изнутри. Исхудалые, в тряпье. Среди них все классы Русии — из рабочих кварталов и когда-то блестящих аристократических районов столицы, представители среднего класса и беглецы из духовных заведений в остатках ритуальных нарядов. Во время любой смуты страдает очень много людей. Но больше всего, конечно, дети. И именно их мне жаль больше всего. Я готов собрать всех и отправить к нам, на Новую Русь. Там их вырастят, воспитают, обучат… Но это не в моих силах. Единственный вертолёт, способный достичь Паневропы и вернуться назад, не в силах перевезти всех нуждающихся в спасении. Просто физически и технически. А корабль… Сначала надо собрать будущих граждан, потом доставить до порта, где-то содержать, лечить, потому что многие из них больны, и, самое главное, кормить, пока не придёт 'Свобода'… Так что остаётся делать пока самое лёгкое. И противное. Просто проходить мимо, делая вид, что тебя не трогают их потухшие глаза, в которых нет никаких эмоций… Может, я излишне эмоционален? Да вряд ли. Скорее всего, прожитые годы не смогли вытравить из меня чувства и понятия о совести, долге и чести, над которыми так любили смеяться молодые моральные уроды, взращённые властью…Той, прежней властью моей страны. Потому что назвать их людьми у меня не поворачивается язык… Кого-то бьют. Жестоко и беспощадно. А тот, кто катается сейчас между с хеканьем опускающихся кулаков и ног, молчит. Не потому что, бесполезно просить пощады. Он что-то торопливо жуёт, жадно глотая. Потому что я вижу на лице убиваемого счастливую улыбку, а рассечённые губы торопливо двигаются и ходит ходуном торчащий кадык. Попадаются проститутки всех возрастов и категорий. Накрашенные и наоборот, подчёркнуто скромно выглядящие. Наглые и тихие. Красивые даже по нашим меркам, и страшные, словно окружающая их среда… Среди них попадаются даже совсем сопливые, двенадцати-тринадцатилетние девочки, немногим старше Юницы, которых навсегда искалечила буря, проносящаяся сейчас над Русией. Снова ряды торговцев, выставивших на всеобщее обозрение отчаяние и нищету столицы. И лица, выглядящие гротескными масками ужаса… Стан прав — основная валюта, ходящая по рынку, это продукты. Самые разные, главное, чтобы это можно было есть. Продают кормовой жмых, оставшийся от давно съеденных лошадей, овёс, изредка попадаются крестьяне из окрестных хуторов. Они выделяются сразу своими сытыми лицами, ленивыми сытыми усмешками, презрительным выражением лиц. Их возы накрыты большими тентами и держаться плотной группой, окружённые крепкими ребятами, скрывающими под одеждой оружие. Вокруг полно народа, голодными глазами смотрящими на еду, которой нет в городе. Один из тентов над санями распахивается, оттуда выбирается, пошатываясь, молодая… То ли женщина, то ли девушка. В шапочке, чуть сбитой набок, с глазами, полными слёз, держащая в руках свёрток. За ней следом выходят двое упитанных мужичков, ничуть не стесняясь окружающих завязывая штаны. Понятно… Несчастная проходит охрану, но тут к ней бросаются несколько скользких личностей и вырывают из рук заработанное, сваливая ту на грязный снег. Она рыдает, бьётся в слезах, молит о помощи у охранников, а те лениво отпихивают её ногами, пока, наконец, кому то не надоедает, и небольшая дубинка, которую раньше носили половые в трактирах для простонародья не опускается ей на голову. Вздрогнув, та замирает на снегу. В другое время я бы обязательно вмешался. Но сейчас… Какой в этом смысл? Сколько таких вот сестёр, матерей, лишились своего достоинства и чести, чтобы хоть как-то накормить близких? Хотя надо попросить Петра навести немного порядка. По крайней мере, среди уголовного контингента. Тем более, что время военное, и судить можно по его законам. Коротко и ясно. При помощи адвоката Зелёнки и судьи Свинца. Они не ошибаются. Взгляд на солнце — день пошёл на вторую половину. Да и увидел я достаточно. Пора возвращаться. Разворачиваюсь, не спеша двигаюсь обратно, рассекая волны людского дна, словно ледокол. Толпа почему становится особо густой. Что за… Ощущаю ловкую ручку в своём кармане. Так-так. Раздаётся крик боли, потому что я перехватываю тонкое запястье своей клешнёй и ощущаю, как косточки подаются под резким движением.