Черные волосы Гарольда всегда были сальными. Он был довольно высок, но носил на себе почти двести сорок фунтов. На нем были ковбойские ботинки с заостренными носами, армейский кожаный ремень, который он все время поддергивал, так как живот его был значительно больше бедер, и пестрая сорочка, вздымавшаяся вокруг него, как надутый парус. Франни было все равно, как часто он пудит в штаны, сколько фунтов носит на себе и кому подражает в своих манерах. Но, глядя на него, она чувствовала себя неуютно и настолько омерзительно, будто интуитивно чувствовала, что каждая мысль, рождавшаяся в мозгу Гарольда, покрыта слизью. Она не считала, что даже в подобной ситуации Гарольд может представлять какую-то опасность, но, вероятно, он будет так же неприятен, как и всегда, если не больше.
Не заметив Франни, Гарольд заглянул в дом.
— Есть кто-нибудь? — крикнул он, а потом, потянувшись через окно «кадиллака», нажал на клаксон. Этот звук усилил раздражение Франни. Она не издала бы и звука, если бы Гарольд, уже намеревавшийся сесть в машину, не заметил ее, сидящую на краю ямы. На секунду Франни невыносимо захотелось забраться поглубже в сад и залечь там, вжавшись в землю, среди груш и кустов смородины, пока Гарольд не устанет искать ее и не уедет. «Прекрати, — приказала она себе, — прекрати немедленно. В любом случае, он здесь единственное живое существо».
— Сюда, Гарольд, — позвала она.
Гарольд подпрыгнул, его мясистые ягодицы тряхнулись внутри тесных брюк. Очевидно, он действовал по инерции, не особенно рассчитывая разыскать кого-нибудь. Он повернулся, и Франни пошла к краю сада, отряхивая ноги, испытывая отвращение от мысли, что кто-то будет глазеть на нее, одетую только в белые трусики и бюстгальтер. Гарольд так и впился в нее взглядом, когда подошел поздороваться.
— Салют, Фран, — сказал он счастливо.
— Привет, Гарольд.
— Я слышал, что тебе удалось избежать этой ужасной болезни, поэтому я и сделал здесь первую остановку. Я переписываю жителей городка. — Он улыбнулся, обнажая зубы, имевшие весьма смутное представление о зубной щетке.
— Мне ужасно жаль, что такое случилось с Эми, Гарольд. А твои отец и мать?…
— Боюсь, что да, — ответил Гарольд. Он опустил голову, потом вскинул ее вверх, откидывая назад
— Надеюсь, что так, — уныло подтвердила Франни. Его взгляд был прикован к ее груди, она пожалела, что на ней нет хотя бы футболки.
— Как тебе моя машина?
— Это ведь мистера Брэннигена? — Рой Брэнниген был местным агентом по продаже недвижимости.
— Была, — безразлично ответил Гарольд. — Я всегда считал, что в наши дни постоянного дефицита любого ездящего на таком огромном чудовище необходимо повесить на первом же дорожном знаке, но все так изменилось. Уменьшение людей означает увеличение бензина. — (
— Гарольд, надеюсь, ты извинишь меня…
— Но чем ты можешь заниматься, моя детка?
Нереальность попыталась снова вернуться, и Франни вдруг поймала себя на мысли о том, сколько же может вынести человеческий мозг, прежде чем взорваться подобно воздушному шарику? Мои родители мертвы, но я вынесла это. Какая-то ужасная болезнь распространилась по всей стране, возможно по всему миру, но я приняла и это. Теперь я копаю яму среди помидоров и латука, где мой отец всего неделю назад делал прополку, и когда яма будет достаточно глубокой, я собираюсь положить его туда — я
— Гарольд, — сдерживая себя, сказала она. — Я не твоя детка. Я старше тебя на пять лет. Для меня физически
— Это же просто такой оборот речи, — ответил он, слегка прикрывая глаза под напором ее сдерживаемой ярости, — Ладно, что это? Та яма?
— Могила. Дня моего отца.
— О-о-о, — тихонько, сдавленным голосом протянул Гарольд.
— Я хочу пойти в дом выпить воды, прежде чем закончить дело. Если уж говорить откровенно, Гарольд, тебе лучше как можно быстрее уехать. Я расстроена. — Я понимаю тебя, — сдавленно сказал он. — Но Фран… в саду?
Она уже направилась к дому, но при этих словах яростно повернулась к нему:
— А что ты предлагаешь? Чтобы я положила его в гроб и отвезла на кладбище? Ради Бога, скажи, зачем? Он
Франни душили слезы. Она побежала к дому, чуть не врезавшись на бегу в передок «кадиллака». Она знала, что Гарольд смотрит на ее подпрыгивающие ягодицы, пробуждая в своем извращенном уме все те сцены, которые, словно в порнографическом фильме, постоянно разыгрывались в его голове, и это сделало ее еще злее, печальнее, и ей захотелось разреветься как никогда.