— Маме-Надин хочется думать, что это твоя вина, — сказал Лео. — Ей хочется думать, что это ты толкнул ее к Гарольду. Но она просто ждала подходящей причины. Она ждала, пока ты не полюбил маму-Люси очень сильно. Она ждала, пока не убедилась наверняка. Как будто
— Лео… — прошептал Ларри, и Лео немедленно ответил:
— Она называет меня Джо. Для нее я Джо.
— Мне тоже называть тебя Джо? — с сомнением спросил Ларри.
— Нет. — В голосе мальчика прозвучала оборонительная нотка. — Нет, пожалуйста, не надо.
— Ты скучаешь за своей мамочкой-Надин, Лео?
— Она умерла, — с леденящей кровь простотой ответил он.
— Именно поэтому ты так долго не возвращался домой в тот вечер?
— Да.
— И поэтому ты не хотел разговаривать? — Да.
— Но сейчас же ты говоришь.
— У меня есть ты и мама-Люси, и с вами можно разговаривать.
— Конечно…
— Но не навсегда! — яростно выкрикнул мальчик. — Но не навсегда, пока ты не поговоришь с Франни! Поговори с Франни!
— О Надин?
— Нет!
— О чем? О тебе?
Голос Лео взмыл ввысь, наводя еще больший ужас:
— Это все записано! Ты знаешь! Франни знает!
— Комитет…
— Причем здесь Комитет! Комитет не поможет тебе, он никому не поможет, Комитет уже устарел,
Лео с силой ударил шарик — ТУК! — и тот взлетел выше его головы, отскочил и откатился в сторону. Ларри с замиранием сердца следил за ним.
— Я упустил шарик, — сказал Лео и побежал подобрать его.
Ларри молча смотрел на мальчика.
Они сидели на краю эстрады, болтая ногами. Вечерело, несколько человек гуляли по парку, некоторые держались за руки. «Детское время, но это также время влюбленных», — бессвязно подумала Франни. Ларри только что закончил рассказывать то, что Лео сообщил ему в состоянии транса. В голове у нее все перемешалось от услышанного.
— Так что ты скажешь? — спросил Ларри.
— Не знаю, что и подумать, — тихо ответила она, — но мне не нравится все происходящее. Сны-видения. Старая женщина, служившая некоторое время гласом Господним, а затем удалившаяся в пустыню. А теперь вот мальчик в роли телепата. Все это так похоже на сказку. Иногда мне кажется, что супергрипп оставил нас в живых, но свел всех с ума.
— Лео сказал, что я обязан поговорить с тобой. Так я и сделал.
Она ничего не ответила.
— Что ж, — сказал Ларри, — если что-нибудь придет тебе в голову…
— Записано… — задумчиво произнесла Франни. — Он был прав, этот ребенок. В этом суть проблемы. Если бы я не была настолько глупа, настолько самонадеянна, чтобы записывать все… о, черт побери!
Ларри удивленно смотрел на нее.
— О чем ты говоришь?
— Это Гарольд, — сказала она, — и я боюсь. Я не рассказывала Стью. Мне было стыдно. Вести дневник было так
— Что-то я не очень понимаю, — помедлив, ответил Ларри. — Можешь сказать мне, чего ты боишься?
— В этом-то все и дело —
— Говори, Фран. Выговорись.
И она рассказала все, начиная с того июньского дня, когда Гарольд подъехал к ее дому в Оганквите на «кадиллаке» Роя Брэннигена. Пока она говорила, последние отблески дня сменились голубыми тенями. Влюбленные стали уходить из парка. Появился тонкий рожок луны. В дальнем конце Каньон-бульвара зажглись газовые фонари. Она рассказала о надписи на крыше сарая и о том, что она спала, пока Гарольд рисковал жизнью, выписывая и ее имя. О встрече со Стью на пути в Вермонт и об ужасной убирайся-от-моей-добычи реакции Гарольда на появление Стюарта. Она рассказала о своем дневнике и об отпечатке пальца в нем. Когда Франни закончила, было уже больше девяти часов. Они долго молчали, и Франни тревожно ждала, когда Ларри прервет тишину. Но он, казалось, был полностью погружен в свои мысли. Наконец он произнес:
— Ты уверена насчет отпечатка? Ты
— Да. Я сразу поняла, что это отпечаток пальца Гарольда.
— А теперь о том сарае с надписью, — сказал Ларри. — Помнишь, в тот вечер, когда я встретил вас, я сказал, что поднимался наверх? И что Гарольд написал свои инициалы на балке?
— Да.