Исходный код

Может старые приборы отчаянно врали, а может, ракета, выпущенная из турели полицейского гравилета, была существенно бодрее, чем та, что помнил бортовой компьютер бота, но взрыв пришел секунде на двадцатой. Подкинутый взрывом челнок закувыркался по поверхности плато и, шустро завалившись на бок, рухнул в пропасть.

– До конечной точки две с половиной тысячи метров, – пискнул навигатор в руках проводника.

– Кранты нам, – выдавил Курехин, наблюдая, как стремительно приближается поверхность. В этом игровом сценарии для них явно не было исхода.

– Две тысячи метров, – не успевая отсчитывать расстояние, вновь поделился умный прибор. – Полторы, одна тысяча метров.

– Ну, господа, я хоть и программа, но рад был с вами познакомиться.

– Взаимно, Хел, взаимно. Более толкового проводника я, признаюсь, давно не встречал.

– Ой, а жить-то как хочется… Интересно, я сразу стану придурком али чуть погодя.

– Пятьсот метров до точки отсчета.

Майор закрыл глаза и, почувствовав, как нос челнока столкнулся с чем-то, мысленно приготовился к быстрой, но мучительной смерти, и уже через мгновение, отплевываясь и матерясь на чем свет стоит, вынырнул на поверхность.

Угодить получилось прямо в водоем, и этот водоем был явно не из нашего мира.

– Эгей! – заорал Курехин, по-собачьи перебирая руками, и тут же нос к носу столкнулся с барахтающимся в воде аналитиком.

– Жив, – с радостной детской улыбкой на лице поделился тот. – И даже ничего не сломал.

– Лиха беда начало. А Хел-то где?

– Здесь я, – проводник вынырнул метрах в десяти от точки падения, высморкался и в два мощных гребка оказался рядом с остальными. – Значит, так, – начал он буднично и спокойно, словно не упал с трехкилометровой высоты в бронированном саркофаге, а случайно свалился в бассейн. – Сейчас никто не волнуется и действует строго по моим указаниям.

– А если акулы? – вдруг всполошился Давыдов, смешно барахтаясь в воде.

– Я сказал, не волнуется, – немного повысил голос проводник. – Судя по вкусовым ощущениям, вода пресная, а, следовательно, большим хищным рыбам делать тут нечего. Есть, конечно, исключения…

– А крокодилы? – чуть ли не с надеждой поинтересовался Семен, но, поймав на себе злобный взгляд Всеволода, поспешил заткнуться и употребить свои силы на поддерживание собственного тела на плаву.

– Чем больше я анализирую нашу с вами проблему, господа, тем более четко прослеживаю закономерность, – вдруг ни с того ни с сего пустился в размышления майор. – Мы как подопытные мыши, которых чья-то рука перемещает из одного бокса в другой, пробуя в различных критических для организма ситуациях. Кстати, о критических ситуациях. Вон болтается плот. Уж не по наши ли души прибыл?

Метрах в трехстах от места падения челнока действительно обнаружилась странная посудина, больше всего напоминающая именно плот. Посреди массивного грубого сооружения из бревен, связанных толстыми веревками, располагалась будка, смахивающая на дачный сортир, имевшая для этого весь необходимый антураж: и щели между досками, и кривую дверцу на петлях. Окошко в виде сердечка, и то имелось. Больше на том плоту не было никого и ничего.

– Я тут про акул вспомнил, – вдруг оживился Семен и с быстротой олимпийского многоборца зашевелил руками в сторону какого-никакого, а убежища.

– Опять мы всю снарягу профукали, – посетовал Всеволод, стуча зубами от холода. Одежду после внезапного купания пришлось снять и, как следует, выжав, разложить сушиться.

– Может, в будке есть, – голый и почти синий от пронзительного ветра Хел вприпрыжку ринулся к будке, распахнул ее и раздосадовано замер на пороге. – Пусто? – Стуча зубами от холода, Давыдов с надеждой взглянул на проводника, но, к его радости, тот покачал головой.

– Да не пусто, почему сразу так. Вот ватники, штаны, сапоги кирзовые. Некоторые даже без дырочек. Вот портянки, ношеные, но без резкого запаха. Консервы, шпроты вроде. Курево и радиоприемник.

– Какой ватник забавный, – не брезгуя грязноватой, но теплой одеждой, Курехин начал сноровисто надевать на себя предложенное.

– А что тут странного? – Не понял аналитик. – Он, как истинный гуманитарий сначала решил осилить ватные штаны на лямках и портянки в горошек, из-за чего несколько замешкался и поотстал от своих более опытных товарищей.

– Номер, вон погляди.

– И то верно, – Хел с сомнением провел пальцем по вытравленному на груди семизначному номеру. – Как у зэков.

– Или как у пленных, лагерных заключенных, – предположил Всеволод. – У меня дед во Вторую мировую в таком щеголял почти четыре месяца, пока из лагеря не сбежал.

– Герой? – с интересом поинтересовался Давыдов.

– Да куда там, – майор взял в руки странную консерву и начал изучать написанное на этикетке. – Геройский был дед, что уж говорить, но только особисты ему ни на грош не поверили. Особенно не жаловали тех, кто сам дернул. Как, мол? Да почему живой ушел? Не иначе, предатель, или хуже того, шпион.

– А что потом?

– Остаток войны в штрафбате отслужил. Умер, правда, паршиво.

– А это как? Немецкая пуля?