Потому что третий инвестор — Фариз. Дочь которого я отверг. Конечно, после разговора со мной отец, как мог, старался сделать это красиво, но…
— Что вы ему сказали?
— В каком плане?
— Как аргументировали мой… — я замолкаю, потому как не могу подобрать слов. Сам я Фаризу ничего не обещал. Руки дочери не просил, да и её никоим образом не обнадеживал.
— Отказ?
— Если вы так это называете.
Отец чуть хмурится. Мы похожи даже в этой привычке сводить брови в одну перпендикулярную переносице линию.
— Фактически я передал Фаризу твои же слова. И не без сожаления добавил, что пока мы с ним мечтали об общих внуках, жизнь распорядилась по-своему.
— Как он на это отреагировал?
— С присущим Фаризу юмором. Ответил, что по молодости тоже был крайне влюбчивым.
— Значит, нам все-таки удалось сохранить нормальные отношения?
— На твоем месте я бы на это не сильно рассчитывал, Марат. Ведь его отцовская гордость была задета.
— Даже если один инвестор против. Два других за, — стою на своем.
— И все же лучше не доводить ситуацию до конфликта. Самым лучшим аргументом для Фариза станет успех твоих парижских переговоров.
— Мы сделаем все от нас зависящее, но вы же понимаете, что одним разом такие вопросы решаются далеко не всегда.
— Зачем тогда твой хваленый фешн-директор?
Зажимаю пальцами переносицу. Я тоже надеюсь на то, что козырь в виде связей Афины сработает. Но в этом мире все так устроено, что ничего нельзя гарантировать наверняка. Сам я бьюсь над этим вопросом не один год. Но большие компании смотрят на наш рынок с изрядной долей скепсиса. Убедить их — дело сложное даже для профессионала вроде Афины.
— Затем, что она как никто разбирается в этом бизнесе.
— Парижские переговоры это подтвердят. Или опровергнут, не так ли? Зарплату барышня запросила о-го-го. Пусть отрабатывает.
— Зарплата у нее соразмерна зарплате любого нашего топ-менеджера.
Схлестываемся с отцом взглядами над разделяющим нас столом. Я не привык оспаривать его главенствующую роль, не берусь и тут. А почему не отвожу глаз, и сам не знаю. Вероятно, так я защищаю честь своей женщины.
— Ты так отчаянно покровительствуешь этой даме… — усмехается отец. — В этом есть какой-то личный интерес, м-м-м? Уж не из-за нее ли наши планы с Фаризом расстроились?
Я силюсь что-то ответить, но тут дверь широко распахивается, и в нее влетает Афина.
— Получилось! Ralph Lauren наш! Только представь… Я позвонила Серафиме, а она была с Марком… Ой. Извините. Я помешала.
— Да уж. Входя кабинет начальника, не мешало бы постучать.
Афина осекается. Мне почти больно наблюдать за тем, как стыд окрашивает ее щеки алым, кажется, я сам чувствую, как они горят. Как ее голова опускается вниз, тухнет взгляд. И в то же время гордо. Потому что длится это от силы пару секунд. А потом Афина берет себя в руки, распрямляет плечи, демонстрируя безупречную осанку, приподнимает подбородок и наклеивает на губы улыбку. Вполне теплую, хоть отец такой и не заслуживает.
— Вы правы. Меня чересчур захватили эмоции. Я зайду попозже. Еще раз извините.
— Постойте, Афина. — Встаю. — Мы с отцом как раз обсуждали ваши идеи. Думаю, будет лучше, если вы сами о них расскажете.
— Нет-нет, я уже и так узнал о моде больше, чем когда-либо, — протестует отец. — С меня достаточно. Давайте лучше доложите о результатах.
— А что, контракт с Ralph Lauren результатом не считается? — интересуюсь я. И это, конечно, опять чертов вызов. Не свойственный мне совершенно. Стыдный. Может быть поэтому, не удостоив меня ответом, отец встает. Проходит мимо Афины. Окидывает ее быстрым взглядом (наряд у нее, как и всегда — не придраться), кивает и выходит за дверь.
— Я ему не понравилась, — со вздохом констатирует она, глядя на дверь, что захлопнулась за отцом почти бесшумно.
— Дело не в тебе. Он всегда настороженно относится к новым сотрудникам. Особенно если те привносят столько идей, ломающих изначальный план, — отбрехиваюсь полуправдой.
— Да. Понимаю… Но я же не только сотрудник, — замечает Афина с щемящей, нескрываемой совершенно тоской. И ведь с ней сейчас не поспоришь. Чтобы мои слова прозвучали приемлемо, нужно еще исхитриться. А я не очень-то в этом силен. Выигрывая время, притягиваю Афину к себе и зарываюсь носом в изумительные светлые волосы, сладко пахнущие ей самой, а еще летом и солнцем.
— Думаешь, сейчас было подходящее время это с ним обсуждать?
Нет, конечно. И если уж говорить начистоту, такого случая никогда не представится. Расскажи я о наших отношениях с Афиной сегодня, или завтра, или через неделю, теплее ее не примут. Так что вроде бы и нет никаких причин держать происходящее между нами в тайне. Кроме одной. Наше счастье еще слишком хрупко. Я банально не хочу подвергать его испытаниям. Другое дело, когда наши чувства окрепнут. Как костью давлюсь невыговоренным. А она не наседает, хотя имеет полное право. Вздыхает только:
— Ты, наверное, прав.
— Я точно прав, — перевожу дух. — Так что там с Ralph Lauren?
— Мы получили предварительное согласие.
— Так просто?