Исключительно твой

Как исполнители, мы с Маратом, и еще несколько ключевых сотрудников офиса, приходим в конференцзал первыми. Остальные подтягиваются постепенно. В принципе, все знакомые лица. Кроме разве что Фариза Дадашевича. Перед каждым папка с подготовленным мною набором предложений и небольшим отчетом по тому, что мы уже успели сделать. Слово берет Марат. Все как всегда — презентация, слайды, рассказ о нашей командировке.

— Однако. А я тебе, Марат, говорил, бери Афину — не пожалеешь. Смотри, как лихо все завертелось, — ухмыляется Коваленко, скользя по мне липким взглядом. Пальцы Марата сжимаются поверх стола. Под загоревшей кожей отчетливо проступают вены.

— Стоит отметить, что Марат Маратович проделал колоссальную работу, заключив самый первый контракт. Другие бренды ведут себя гораздо более благосклонно, когда понимают, что идут не на пустое место, — признавая очевидное, делаю комплимент своему мужчине. Марат дежурно мне улыбается. А я, признаться, рассчитывала совсем на другой эффект. На то, что он хотя бы расслабится, ведь лично у меня от напряжения сдавливает виски.

Наконец, разговор перебрасывается на другие проекты. Люди, которые больше не нужны, тихонько уходят. Приходят новые. Секретари разносят чай-кофе и легкие закуски. Меняют бутылочки с водой. Я, наверное, тоже могу идти. Боль в животе опять вернулась, и все, о чем я могу думать, так это о том, как поскорее закинуться обезболивающим. Ловлю взгляд Марата. Без слов спрашиваю: я больше не нужна? Он, соглашаясь, прикрывает глаза. Я выскальзываю тенью из-за стола как раз в момент, когда Фариз Дадашевич с сомнением замечает:

— … терять кусок драгоценной земли из-за какой-то девки?

Он даже не потрудился убедиться, что я ушла. Впрочем, чему я удивляюсь? Богатые люди зачастую такие. Им на других людей просто плевать. Они для них — грязь под ногами. Помеха их грандиозным планам.

— Афина — очень ценный специалист. — Надо же! Первым за меня, как ни странно, вступается Коваленко. Застываю у двери, прислонившись к стенке. Прикрываю глаза. — Эту сделку Марату предложил я.

— И потом, Фариз, дело ведь не только в Афине. Там дети. Не знаю, в курсе ли вы, но буквально через дорогу от лагеря располагается детский дом… — опять вступает в разговор Марат. Ну, молодец же! Молодец! Не повелся на провокацию. Нашел нужные слова. Видно, для этого и взяв паузу. Я морщусь, отлепляюсь от стенки и, понимая, как неловко будет, если кто-то застанет меня подслушивающей, возвращаюсь к себе. Пару минут просто сижу в кресле, наслаждаясь тишиной. Но боль усиливается. Сиди — не сиди, а таблетку мне нужно принять. Потрошу сумочку в поисках блистера с Но-шпой, но не нахожу.

— Черт!

Вздыхаю. Ситуация не безвыходная. У секретарей в приемной наверняка есть аптечка. Выхожу из кабинета. А там какой-то переполох. Девочки мечутся. Кто-то ругается. Ловлю одну из помощниц за руку:

— Что такое?

— Марат Маратыч подрался с кем-то из инвесторов.

Не может быть! Только не Марат. Я не знаю более сдержанного и воспитанного человека. Он ни за что не станет пускать руки в ход. Он же какими-то единоборствами занимался. А там это первое правило!

Прижав руку к животу, несусь по коридору. Дверь в конференцзал резко открывается, отлетает, ударившись в стену, и останавливается, пойманная нетвердой рукой вывалившегося в коридор Коваленко. Выглядит он ужасно. Дико… Глаза навыкате, бешеная пена пузырится в уголках губ. Я испуганно замираю. Тело деревенеет, перед глазами кружится. Однажды я уже имела несчастье видеть его таким. И ничем хорошим это для меня не обернулось. Меня охватывает настоящий ужас, от которого все кругом становится медленным-медленным. Как в слоу-мо, между нами танцуют щедро золоченные льющимся из окна светом пылинки, растягивается, кривится безумным оскалом его рот, подурневшим лицом идет страшная судорога. И будто сквозь толщу воды я слышу:

— Сгною. Тебя… Щенка этого сгною. Слышишь?

Коваленко тянет ко мне руку с хищно скрюченными пальцами. Горло саднит. Криком и невысказанным страхом. Жутко. Стыдно… Я ведь еще помню, как просила его, нет, умоляла перестать. Потому что не за себя просила. И тогда, и сейчас… Потом клялась себе, что этого никогда больше не повторится. А теперь, наверное, снова придется просить. Чтобы он не трогал Марата.

Впрочем, вместо просьб с губ почему-то срывается:

— Ты совсем спятил…

Он спятил! Два года, как мы расстались! Два чертовых года… А Владимир все не угомонится. И не простит. Кого, кстати? Себя?! Уж если кого и винить, что у нас ни черта не вышло, так это его самого.

— Это ты! Ты во всем виновата. Приворожила меня, да? Скажи, приворожила?!

Бросается ко мне, готовый — что? Сломать меня по починенному? С трудом сросшемуся? И не успевает. Потому что из конференцзала выскакивает Марат и что есть сил его от меня отталкивает. За ним с темным лицом выходит Панаев старший.

— Немедленно прекратить! Марат!

Я как в дешевой мелодраме. Горький, совершенно неуместный в сложившихся обстоятельствах хохот срывается с губ. Пытаюсь его сглотнуть. И давлюсь им, давлюсь… Кашляю. Задыхаюсь…