— Я тебе, конечно, верю. Но мне кажется, что он тоже не стал бы выдумывать, — сказала Жюль.
Кэти Киплинджер глянула через стол. Кэти созрела, а Жюль — ребенок, лучшая подруга красивой и измученной девушки, пришедшая сюда, чтобы выполнить ее поручение.
— Почему ты так думаешь? — спросила Кэти. — Он жульничал в школе, ты же знаешь, еще когда готовился поступать в колледж. Списал работу у другого мальчика. Спроси его самого. Именно поэтому ему пришлось перейти в другую школу. Его заставили уйти.
— Я все об этом знаю, — сказала Жюль.
У Кэти был отчетливо хрящеватый нос; хотя сейчас она не плакала, глаза ее покраснели, потому что она много плакала в течение шести недель.
— Честное слово, Жюль, — сказала Кэти. — Ты как будто вообще ничего не знаешь. Ты просто так запала на него, на Эш, на старых добрых Бетси и Гила. Думаешь, все они спасли тебя от глупой и скучной жизни. Но, в отличие от тебя, я не презираю своих родственников. Я их действительно люблю.
— Я не презираю своих родственников, — кротко ответила Жюль, потрясенная, разоблаченная. Слова позорно застревали в горле.
— Родители прекрасно ко мне относились, — сказала Кэти. — И Трой тоже, хотя сомневаюсь, что он долго пробудет рядом. Я бестолковая, и он это знает. Не могу сосредоточиться. Лью слезы. Подружка из меня так себе. Все учителя в Найтингейле ведут себя очень тактично, но меня этот случай изменил. И теперь я другая.
Она наклонилась вперед и продолжила:
— Гудмен грубо вторгся в меня, Жюль, ты меня слышишь? Я была не готова, я была сухая. Ты вообще понимаешь, о чем я говорю, — сухая?
Жюль быстро кивнула, в то же время подумав: погоди-ка, а я правда знаю, что это значит? Она как бы и знала, и не знала. Секс и выделения все еще существовали для нее в наполовину осознанном виде. Таились, как свет под дверью или, скорее, как вода, льющаяся под дверь. Скоро она покроет весь пол, но этого еще не произошло.
— Я была сухая, и было больно, по-настоящему больно, — рассказывала Кэти, — и я крикнула, чтобы он остановился, а он знаешь что сделал?
Ее губы всколыхнулись от нахлынувших воспоминаний.
— Он просто усмехнулся сверху, словно счел это забавным, и продолжал свое дело. Как будто рукоятку крутил. Можешь ощутить это сейчас, когда я это говорю?
Да, Жюль это ощутила, и ее челюсть затвердела, а бедра сами собой выгнулись; они с Кэти оказались на той койке вместе, и никто не мог им помочь. Теперь и ей захотелось съесть свои пальцы. Она в отчаянии взглянула на Кэти, как будто они были двумя енотами, попавшимися в один капкан. Скоро они начнут грызть друг друга. Жюль прищурилась, расслабляясь. Рукоятка повернулась в другую сторону, освобождая ее. Она пришла в себя и произнесла единственную фразу, какая мелькнула в ее голове. Эта фраза навсегда вызовет у Кэти Киплинджер разочарование и отвращение, и все же она, запинаясь, ее произнесла:
— Знаешь, наверное, когда-нибудь тебе станет немного легче.
Кэти на мгновенье задумалась, а потом спросила:
— А на чем основано это мнение? На каких-то твоих впечатлениях от выпускного вечера?
— Нет, — ответила Жюль, почувствовав, что краснеет. — Я всего лишь к тому, что мне хочется, чтобы тебе стало легче.
— Ну еще бы. Тебе просто хочется, чтобы это кончилось. Но никто из вас не знает, каково мне было, когда он меня трахал. И у меня началась эрозия. Так доктор сказал, когда меня обследовал. Эрозия половых губ. Как это прозвучит в суде?
Кэти сидела напротив Жюль в кабинке — с воспаленным лицом, жесткими глазками и десятью изуродованными пальцами. Каким-то образом Жюль и впрямь поверила, что Кэти «успокоится», а ускорит этот процесс силовое поле сентиментальности, окружающее их шестерку. Жюль сможет прийти сегодня вечером в квартиру Вулфов вместе с Кэти — послушной, обмякшей. Жюль станет героиней этой истории, ею будут восхищаться все Вулфы, в том числе Гудмен, который выйдет из депрессии и сожмет Жюль в своих объятиях. Она представила себе его длинное лицо и крупные крепкие зубы.
— А ты не могла неправильно истолковать произошедшее? — спросила Жюль. — Нет ли такой возможности, хотя бы маловероятной?
— Ты о том, есть ли другая точка зрения? Как в «Расёмоне»?
— Да, что-то в этом роде, — сказала Жюль. Итан недавно водил ее на этот фильм в кинотеатр «Уэйверли» в Гринвич-Виллидже; это был один из его любимых фильмов, и она хотела, чтобы и ей он понравился.
— Мне он понравился, теоретически, — сказала она Итану после того, как они вышли на улицу; именно так она научилась изъясняться.
— Ничего похожего на «Расёмон», — сказала Кэти, вставая. — Боже, Жюль, до чего же ты слабая.
— Я знаю, — откликнулась Жюль.
Замечание Кэти показалось самой правдивой вещью, какую кто-либо когда-либо о ней говорил. Сама она до сих пор считала себя невежественной, глупой, неуклюжей, необразованной, робкой, неловкой, нескладной. Но слабая — вот какой она была на самом деле. Выглядя сейчас еще более жалкой, говоря с позиции этой слабости, Жюль спросила: