Исключительные

— А тебе действительно надо подавать на него в суд? Он же может сесть в тюрьму на двадцать пять лет. Его жизнь может пойти одним путем или другим. И все из-за случая, который, может быть, был простым недоразумением.

— У нас у всех только одна жизнь, — добавила она.

— Я прекрасно знаю, сколько жизней у каждого из нас. Моя единственная жизнь уже пошла наперекосяк, — ответила Кэти. — А надо ли мне подавать на него в суд? Да, надо. Если бы это был незнакомец, наскочивший на меня в подъезде, ты бы сказала: «Ах, Кэти, ты должна подать на него в суд, и мы тебе окажем моральную поддержку». Но сейчас ты этого не скажешь, потому что речь идет о Гудмене. И потому что ты совершенно очарована им самим, совместно проведенными летними месяцами, неким представлением о том, что детство закончилось и тебя впервые в жизни принимают. Трой даже не может поверить, что я столько времени провела в вашей компании. В этой маленькой белой привилегированной группе. Ты знаешь, он был в «Лесном духе» по стипендии. Он всегда ощущал себя совершенно не таким, как остальные. Этот лагерь был как бы белым, белейшим местом на свете, никогда не замечала? Вполне в духе старых социалистов с их идеалами. Понимаешь, мои родители хотели, чтобы я поехала в традиционный лагерь для девочек в штате Мэн, где ты носишь форму, целый день занимаешься спортом, салютуешь флагу, но я им сказала: нет, спасибо, я уже и так хожу в школу, где учатся только девочки. Мне хотелось чего-то другого. Хотелось танцевать, хотелось выйти за рамки своей маленькой замкнутой жизни. Но ты только погляди на «Лесной дух». Все белые. Все привилегированные. Когда Трой впервые туда попал, он, по его словам, ощущал себя ненормальным.

— Но и я тоже! — воскликнула Жюль. — Не он один. И, кстати, я там тоже была по стипендии, просто чтобы ты знала.

На Кэти это не произвело впечатления.

— Дело в том, что это место вовсе не является тем, на что претендует, а ты оказалась в плену некой фантазии, и теперь вообще ничего не можешь понять. А я могу.

Кэти замолчала, а затем губы ее ожесточенно сжались.

— Из всех вас выяснить, каково мне сейчас, удосужился только Итан, — сказала она.

— Итан? — Жюль по-настоящему удивилась.

— Да. В ту первую ночь, когда это случилось, он оставил на автоответчике моих родителей длинное, вымученное, в стиле Итана, сообщение.

— Я этого не знала.

— И он до сих пор мне звонит. По большей части я разглагольствую, а он слушает. Никогда не советует преодолеть это наконец, или встряхнуться, или что там еще, по мнению остальных, мне надо сделать.

— Иногда, — призналась она, — я даже сама звоню ему.

— Ты звонишь Итану? Мне и в голову не приходило.

Дик Педди прямо сказал, что им нельзя разговаривать с Кэти; Итан, по-видимому, просто проигнорировал этот приказ, не договариваясь ни с Эш, ни с кем-либо еще.

— Но вы, остальные, боже ты мой, — сказала Кэти. — Вы все были моими самыми близкими друзьями — не так чтобы у нас с тобой когда-нибудь было много тем для разговора, давай уж начистоту.

Жюль не смогла как следует объясниться. Здесь она говорила все не так, с самого начала. Однажды в лагере на занятиях по импровизации Жюль разыгрывала сценку по мотивам «Любовной песни Альфреда Пруфрока», и ей пришлось произнести реплику, обращенную к мальчику, сидевшему напротив нее за чайным столиком, как Кэти сидела напротив нее сейчас. Она посмотрела мальчику в глаза и сказала: «Я вовсе не это хотела сказать. Это не так, совсем не так».

С Кэти такой номер не пройдет.

— Мы должны были попытаться поговорить с тобой, — сказала Жюль. — Ты права, действительно надо было. Но это было сложно. Адвокат очень настаивал. Это меня пугало. Я никогда раньше не попадала в такую ситуацию.

— По правде сказать, меня от тебя тошнит, — ответила Кэти, наматывая на шею свой вязаный шарф. — Когда же ты научишься думать самостоятельно, Жюль? В конце концов ведь придется. Вполне можно было бы начать уже сейчас.

Затем подростковая версия Кэти Киплинджер исчезла из кофейни и незамедлительно ушла от них. 25 лет спустя она вернется, пройдя через временной портал, изменив свой облик, превратившись в женщину позднего среднего возраста. Волосы ее будут окрашены в тот же соломенный, некогда естественный цвет, груди уменьшатся хирургическим путем после хронических проблем со спиной на протяжении двух десятилетий, а ее нервное лицо засияет от крема «Ретин-А» низкой концентрации и от периодически наносимых косметических кислородных масок, но напряженность так и не будет снята и преодолена.

— Вот, пожалуйста, — произнесла официантка, небрежно уронив на стол счет. Кэти выпила шесть «Табов». Жюль заплатила за них, а потом в тусклой дымке села на метро и добралась до квартиры Вулфов, где ее поджидала Эш, вся на нервах.

— Ну? — спросила Эш. — Что она сказала?

Жюль бросилась лицом вниз на заваленную всяким хламом кровать подруги и вымолвила:

— Она совершенно не в себе.

— Ну и что?

Жюль села.