Исключительные

Он оставался рядом, пока они вместе лезли по холму обратно. Когда забрались наверх, Итан повернулся к ней. Она ожидала, что еще раз натолкнется на его иронию — может, даже в новой, озлобленной версии. Но вместо этого он произнес:

— Вот ты не хочешь этого делать со мной, а причина, может быть, вовсе не во мне.

— В каком смысле?

— Говоришь, ни разу не отказывала и ни разу не соглашалась, — сказал он. — Ты на сто процентов неопытна. Поэтому, может быть, просто нервничаешь. Твоя нервозность может скрывать твои истинные чувства.

— Думаешь? — спросила она в сомнении.

— Может быть.

— Иногда такое бывает с девушками, — прибавил он, явно преувеличивая свою житейскую осведомленность. — Так что у меня к тебе предложение.

Жюль слушала, не перебивая.

— Подумай еще, — сказал Итан. — Проводи со мной больше времени, и посмотрим, что из этого выйдет.

Просьба была вполне разумной. Она могла бы проводить больше времени с Итаном Фигменом, обкатывая мысль, не стать ли с кем-то парой. Итан был особенным, ей действительно нравилось, что он ее выделяет. Он гений, а для нее это многое значит, понимала она. И согласилась подумать еще.

— Спасибо, — сказал Итан и весело добавил, — продолжение следует.

Только доведя ее до вигвама, где она жила, Итан с ней распрощался. Жюль вошла внутрь и стала готовиться ко сну. Стянула футболку и расстегнула лифчик, высвобождая маленькие груди. На другом конце вигвама в кровати уже лежала Эш Вулф, влезшая в свой спальный мешок с красной фланелевой подкладкой и повторяющимся узором в виде ковбоев, бросающих лассо. Жюль догадывалась, что когда-то этот спальник наверняка принадлежал ее брату.

— Ну и где ты была? — спросила Эш.

— Ой, Итан Фигмен захотел показать мне один из своих фильмов. А потом мы разговорились, и стало… в общем, трудно объяснить.

— Звучит таинственно, — сказала Эш.

— Нет, ничего такого, — ответила Жюль. — Вернее, кое-что, но это было странно.

— Я знаю, какими они бывают, — произнесла Эш.

— Кто бывает, и какими?

— Эти странные моменты. Их в жизни сколько угодно, — сказала Эш.

— Ты о чем?

— Ладно, — Эш выбралась из своей постели, подошла и присела рядом с Жюль. — Я всегда как бы ощущала, что в течение всей жизни ты готовишься к особым моментам, понимаешь? Но когда они случаются, порой чувствуешь себя совершенно не готовой к ним. Вот поэтому они и бывают странными. Реальность сильно отличается от фантазий.

— Так и есть, — согласилась Жюль. — Именно это со мной и случилось.

Она удивленно смотрела на красивую девушку, сидящую у подножья ее кровати; казалось, эта девушка понимает ее, хотя она ей ничего не рассказала. Весь минувший вечер обретал разнообразные тонкие смыслы.

Первый поцелуй, думала раньше Жюль, должен притянуть тебя к другому человеку; магниту и металлу положено, соприкоснувшись, слиться и расплавиться в обжигающее серебристо-алое варево. Но этот поцелуй ничего подобного не сотворил. Жюль хотелось тотчас рассказать все это Эш. Она сознавала, что так и рождается дружба: один человек открывает странный момент, а другой решает просто выслушать, и не воспользоваться этим. Их дружба началась в ту ночь и крепла в последующие дни, становясь полновесной и важной, ничуть не похожей на те приятельские отношения, которые Жюль заводила прежде в Хеквилле. Издалека она размышляла о девочках, с которыми там дружила, — об их мягкости, верности; ее удручала мысль, что они считали ее одной из них. Она видела, как все они идут строем к своим шкафчикам в школе. Шелестят их вельветовые джинсы, волосы заколоты, или стянуты резиновыми ленточками, или распущены и лихо завиты. Все вместе, незаметные, невидимые. Она словно прощалась с этими другими девочками сейчас, здесь, в вигваме, где на ее кровати сидела Эш Вулф. Но зарождающуюся дружбу с Эш пока что притормозило присутствие Кэти Киплинджер, которая встала посреди вигвама, сбросила свой большой хитроумный бюстгальтер и выпустила на волю пару по-женски увесистых грудей, отвлекая Жюль мыслью о том, что внутри конусообразного строения эти шары явно не к месту, как квадратный колышек в круглой дырке. Жюль хотелось, чтобы Кэти тут вообще не было, и чтобы Джейн Зелл тоже не было, и вечно хмурой Нэнси Манджари, которая порой играла на виолончели так, будто исполняет траурную музыку на похоронах ребенка.

Если бы здесь были только Жюль и Эш, она бы ей все рассказала. Но рядом крутились другие девчонки, и теперь Кэти Киплинджер, облаченная только в длинную розовую футболку, передавала черничную запеканку, приобретенную днем в городской пекарне, и кривую вилку из столовой. Кто-то — неужели молчаливая Нэнси? Или, может быть, Кэти? — сказал: «Боже, до чего сексуальный вкус!» И все рассмеялись, в том числе Жюль, которая задумалась, действительно ли секс, когда он хорош, по уровню удовольствия сравним с черничной запеканкой — липкой и вязкой.