Искра

Рванул сорочку, раздвинул бедра, рывком согнул мою ногу в колене — «Райдер будет рад, если я тебя обломаю» — и от распирающего толчка почернело в глазах:

— Нет-нет-нет-нет-НЕ-Е…!

Ллойды не услышали.

Никто не услышал, лишь резной Дракон на стене горбом выгнул спину, осыпая побелку. Захлебнувшись криком, я смотрела на чешуйчатые кольца и с каждым скрипом кровати хватала воздух, пахнущий сажей — словно это Ист-Энд пришел за мной.

Сажа. Дым. Паровозная смазка и крепкий виски, горячие руки, мнущие грудь. Жадный рот на губах и на шее. Тесные объятия, в которых не шевельнуться: «Далеко убежала?» Щипки, нагота, тошнота, заскорузлые пальцы — от них пытаешься закрыться, но после пощечины терпишь саднящую пытку, глотая слезы и молясь, чтобы Ему не хватило денег: «Пять фунтов? Чего так дорого?»

— Мама… Мамочка…

Комната кружилась. Сознание то пропадало, то снова швыряло меня под насильника, выхватывая из темноты его хриплое дыхание, янтарные глаза и горящую золотом метку на шее. И движения на фоне провала окна. Частые, ритмичные, сильные, сталкивающие на самое дно: «Большего ты не достойна».

«Я всегда тебя найду».

«Ты же не думала, что все будет просто?»

Далеко смогла убежать, Тини Хорн?..

В одно из просветлений я поняла, что в спальне, кроме меня и Дракона, никого не осталось. Ночной ветер шумел в каштанах, теребил складки штор, холодил заплаканное лицо и голые ноги. По бедрам стекало липкое.

Накатившая тошнота согнула пополам. Я упала на колени перед жаровней, вцепилась в обводы, выплакивая свое унижение и отвращение. Руки дрожали, желудок сводило от острых позывов, но ком в горле не проходил. Только слюна — едкая, горькая… И ослепительно пульсирующая под ребрами боль, будто палач из Тауэра решил наживую обуглить мне сердце.

Если Уилбер снова это сделает — я умру, — прижалась лбом к холодному металлу. — Просто умру. Я больше не могу, я устала — от всего устала. От лжи, от жестокости, от мертвого сада, от грязи, в которую раз за разом макают меня с головой. От боли и несправедливости… Почему все так, как есть, Господи? Почему нет мамы и папы, но есть Арчер? Почему умерли дядя и тетя, но живут и здравствуют такие, как Уилбер? Как Джереми Булл, издевавшийся просто потому, что сильнее?.. За что мне все это, Господи? Где я ошиблась, чем я Тебя прогневила? Если я согрешила — дай знак, как искупить и загладить вину, потому что больше я так не могу…

— Не могу!..

Бумажное распятие молчало. Лунный свет обрамлял скорбный лик, чернил терновый венец и корабельные гвозди в ладонях. Глубоко в Ране засел обломок копья. «Господь терпел, Тини».

За спиной зашуршало, и я судорожно сжалась: он?!.. Медленно обернулась, исподлобья оглядывая комнату: кресло, приоткрытый шкаф, измятую постель, трюмо… Шуршали сухоцветы в глиняной вазе — полуночный ветер трепал наброшенную на зеркало шаль, и ее длинные кисти сбивали лепестки тысячелистника.

Клетчатая шерсть в темноте казалась траурной, будто в доме покойник.

…Джейн! — Жар из солнечного сплетения волной прошел по телу, высушил слезы и до кровящих трещинок губы. — Джейн, мистер Мартин!.. Если Уилбер принудил меня, то что сделал с ними?! Я ведь кричала, а они… они…

— Боже мой…

От страшных мыслей стало дурно. Вскочив на ноги, я рванула засов, толкнула дверь, но та даже не шелохнулась. Заперто. Снаружи заперто!.. Зачем? Чтобы опять? Чтобы еще раз?!..

— Джейн! — заколотила я по окованному бронзой дереву. — Джейн! Мистер Мартин! Джейн!

В доме стояла мертвая тишина.

Господи, только не Ллойды! Пожалуйста, только не они! — Сбивчиво дыша, я попятилась вглубь спальни, распахнула шкаф, переворошила белье, разыскивая серебряные шпильки, подаренные мистером Мартином. В замочную скважину удалось попасть только с третьей попытки — так тряслись руки. Я заталкивала выпрямленную шпильку внутрь, поднимала штифты и, плача, молилась, чтобы это был простой запор, а не заклятие:

— Пожалуйста… Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста… Ну открывайся!

Дверь скрипнула и выпустила меня в коридор. Я вытерла слезы, оскальзываясь на половицах, бросилась вниз.

— Джейн!

Миновала нишу с доспехами, гостиную, налетев на кресло, свернула к черному ходу. До кухни оставалось не больше пары ярдов, когда чья-то жесткая рука обхватила мою талию, а грязная мозолистая ладонь заткнула рот, не позволяя не только кричать, но и дышать.

Пол ушел из-под ног. Замычав, я вцепилась в заскорузлые пальцы, не глядя, лягнула, но он только засмеялся, тесно прижимая меня к себе. Надавил на подбородок, заставляя запрокинуть голову, и глотать стало больно.

— Не бойся, это я.