Искра

Своих пределов Алекс не знал и отчаянно балансировал между отцом и Ее Величеством, больше всего опасаясь однажды обнаружить герцога в допросной. Потом была операция в Персии, четыре недели в строгаче у дивов, осознание, что Королеве он удобнее мертвый, и болезнь отца — Роберта Райдера разбил паралич, пока маг был на материке.

И письмо с проклятиями — рука Валентина, корявый росчерк умирающего герцога — в ответ на предложение встретиться.

Пусть так. Разорять маркиза Райдера было даже забавно. К началу прошлого года Александру принадлежали закладные на три четверти земель и семьдесят процентов капитала Райдеров — душка-Вэл и его мать тратили деньги без счета. Камни из хиндостанского дворца были нужны, чтобы выкупить остатки, и тогда титул стал бы просто формальностью.

Пышной и утомительной формальностью, сопровождаемой десятками газетчиков.

Александр шел по дому и улыбался. В крови играли магия и торжество. Он добился своего, как и обещал тринадцать лет назад. Добился не благодаря титулу, знатности и роду, а вопреки. Вернул принадлежащее по праву, а вместе с ним — опасливое уважение друзей отца, которых мог сдать Гончим в попытке выслужиться ради Источника и которых не предал: десяток визиток ждал своего часа. Ландон, чопорный Ландон — не молодой и бесшабашный Мейфэр, а Белгрейвия и Челси, — приняли его, до исчезновения метки осталось меньше двух лет, и Александр улыбался, чувствуя себя легко и свободно.

О Королеве и ее «расположении» думать не хотелось — хотя бы сегодня.

2

То, что Александр не приедет, я поняла, когда прочитала протянутые мне мистером Ллойдом газеты.

— Да-да, сейчас, — пропыхтела я, выдергивая особо неподатливый куст чертополоха. Я уже и окопала его, и подрыла на несколько дюймов, и даже полила, размягчая ссохшуюся за жаркие июньские дни землю, но корень не поддавался.

— И не… — Рывок. — Надейся… — Рывок. — Что я… тебя… оставлю!

Сад леди Эвелин, бабушки Александра, был в кошмарном состоянии. Разросшиеся сирень и бересклет напрочь забили нежный императорский жасмин, дорожки скрыл опад в полфута толщиной, а крапивы на клумбах хватило бы не на дюжину братьев, а на всю альбионскую армию с доминионами. Радовали только розы, цветущие в дальнем углу — они ощетинились красноватыми шипами, не подпуская к себе барбарис, — и папоротники, вольготно распушившие листья в тени дома. Но подобраться к ним я пока не могла.

— Сейчас, мистер Ллойд… — Я покрепче ухватилась за липкий у земли стебель чертополоха, качнулась из стороны в сторону, уперлась ногами и потянула, налегая всем телом. — Да что же ты такой… крепкий!

Хмыкнув, старик наклонился и сжал куст прямо посередине — мне даже больно стало от вида впившихся в руку Ллойда колючек, — рванул репейник вверх, не только выдернув его из земли, но и протащив меня чуть не полфута. Яма от корня осталась такой, будто в сад угодило пушечное ядро.

Я отряхнула перевязанные обрывками ткани ладони, испачканные на заду бриджи, и встала.

— Спасибо, — искренне улыбнулась я старику. — Я с этим кустом со вчерашнего вечера воюю.

Будь на месте валлийца Джейн, я бы еще благодарный книксен сделала, но Ллойд шутки не поддержал, не сводя с меня выцветше-черного взгляда. Я смутилась и сделала шаг назад.

Старика я побаивалась: с наступлением лета окна почти не закрывались, и иногда я слышала, как Ллойд разговаривает с кем-то невидимым во дворе, даже ругается, швыряя поленья. Джейн уводила его, отпаивала чаем с травами, и Ллойд затихал на день или два, а потом снова начинал бормотать под нос обвинения и оправдания.

Валлиец протянул мне свернутые в трубку газеты.

— О-о… Здесь о мистере Райдере?! — обрадовалась я новостям.

Я ужасно, просто невыносимо скучала по Александру. За два месяца с его отъезда не проходило и часа, чтобы я не вспомнила о нем, не представила, что бы он сказал о сорока квадратных ярдах расчищенного сада, о сойке, свившей гнездо прямо за окном нашей спальни, о сладком пироге миссис Ллойд и одинаковых платьях, что мы сшили с валлийкой — я уговорила Джейн взять несколько отрезов шелка. Я просыпалась с мыслями об Александре и засыпала, пожелав ему спокойной ночи и надев его рубашку, стесняясь сама себя, разговаривала с топазом, представляя, что маг меня слышит, и боялась, страшно боялась, что его снова отправят в Хиндостан. Или в Персию. Или в Египет — на Суэцком канале всегда неспокойно…

Газеты были перевязаны шпагатом. Я осторожно, стараясь не повредить тонкую бумагу, распутала шнурок, опустила его в карман. Ллойд все не уходил, стоял, скрестив руки на груди.

«Дэйли-Телеграф», старый знакомец, — я погладила заголовок и развернула газетный лист с фотографией Александра во всю полосу. Как ему идет мундир Гончего!.. Ниже было еще одно фото, на нем маг гораздо моложе, со свежей, еще припухшей меткой на шее, сощуренными глазами и упрямо сжатыми губами. Я сложила газету так, чтобы изображения находились рядом, и решила, что обязательно скопирую их.