Искра

Стиснув ее в объятиях, я переворачиваюсь на спину и укладываю на себя Аурен, ее тело идеально сочетается с моим. Мы тяжело дышим, наши сердца бьются в унисон. Она, довольная и вялая, обмякает на мне, а ее ленты безвольно лежат на кровати, как будто испытали такое же удовольствие.

Я целую ее в голову, обнимая рукой. Спустя миг она поднимает на меня взгляд, ее подбородок покоится на моей груди, а пальцы обводят линии, которые вытягиваются и извиваются, поднимаясь к моей шее. Ее прикосновение знакомо. Чувственно. И доставляет мне чертовски сильное удовольствие.

Когда я провожу пальцем по ее щеке, Аурен слегка наклоняет голову к моей руке. Не уверен, что она это даже осознает, но даже так приятно. Хочу, чтобы она всегда льнула ко мне, как ветви на ветру, подхваченные силой нашего единого порыва.

– О чем думаешь? – спрашивает она еще хриплым голосом.

Я вожу рукой по ее спине, наслаждаясь дрожью, которая пробегает по телу, когда мои пальцы ласкают основания ее лент, растущих из спины.

– О тебе, – без обиняков отвечаю я и блуждаю по Аурен взглядом, как будто хочу вобрать ее в себя. Ее блестящие глаза, пухлые губы и изгиб бровей – каждая ее черта идеальна, потому что это она.

Она дарит мне свою прекрасную улыбку, и при виде зачарованного смущения в ее глазах хочется снова ее зацеловать, чтобы опробовать на вкус ее счастье.

Когда она пытается подняться с меня, я удерживаю ее на месте, и Аурен весело на меня глядит.

– Ты позволишь мне встать?

– Вряд ли.

Она смеется.

– Ты еще во мне.

– Ага.

Она шаловливо улыбается, и я понимаю, что нескоро освобожусь, когда моя искусительница спрашивает:

– Тогда, если ты тут остаешься, можем мы повторить?

Я обхватываю ее подбородок и с подлинно мужским довольством смотрю на нее, чувствуя, как член снова наливается кровью.

– О, Золотая пташка, мы же только начали.

Глава 32

Аурен

Я лежу, прижавшись ухом к груди Слейда, и смотрю на стеклянные двери балкона. Подходящая к финалу ночь напоминает мазок художника, приглушившего черноту серой тенью.

Слейд спит, и его ровное дыхание подобно дуновению ветерка. А вот я ни на минутку не сомкнула глаз.

Я запоминала каждое мгновение, наслаждалась каждым прикосновением, упивалась этим мужчиной. Сейчас, в тишине подступающего рассвета, моя душа наполнена таким довольством, какого я никогда еще не испытывала.

Такое же чувство у меня было, когда я читала в Хайбелле те прекрасные книги со стихами. Я вдруг будто слышу песню, единство такой глубины, какого не могла и вообразить. Все, что я познала в жизни, о чем думала, внезапно образует единое целое, обретает смысл, имеет великое значение.

Вот это я и чувствую, лежа здесь, прижавшись к Слейду и ощущая тепло наших тел. Завеса жизни словно приоткрылась и явила мне глубину, яркость мгновения и моего места в нем.

Хочу остаться здесь навсегда.

Но, разумеется, не могу.

Я вожу кончиком пальца по укоренившимся стеблям силы, смотрю, как под бледной кожей покачиваются тонкие линии. Сейчас они двигаются медленно, вяло, словно тоже пресытились и дремлют.

Я пользуюсь мгновением истинной слабости, получая удовольствие от того, как мы прижимаемся друг к другу, сплетаясь ногами, как Слейд положил мне на спину руку. Настолько мучительно совершенный миг, что меня затягивает уныние, страх перед осознанием, что жизнь такой оставаться не может.

Но как бы я хотела, чтобы было иначе.

Когда небо окончательно и бесповоротно затуманивается тусклым светом приближающегося рассвета, я наконец вынуждать себя встать. Нужно двигаться медленно, чтобы не разбудить Слейда. С помощью лент я приподнимаю его руку и выскальзываю из его объятий. Замираю, когда он издает какой-то звук, но Слейд не просыпается, а шевелит ногами. Я пользуюсь представившейся возможностью и окончательно выпутываюсь из его объятий.

Осторожно поднимаюсь со сломанной кровати и аккуратно встаю, вытаскивая ленты. Камин к утру уже представляет собой груду тлеющих углей, и от холода по рукам бегут мурашки.

Я принимаюсь поднимать раскиданную по комнате одежду, которая валяется как хлебные крошки, разбросанные птицами. Тело ноет – приятно ноет, – и я бы очень сейчас хотела вернуться в свою комнату и понежиться в ванне до восхода солнца.

Я быстро надеваю перчатки, платье и чулки, а затем поднимаю сапоги и беру их под мышку. Крадусь на цыпочках к двери и хватаюсь за ручку, надеясь, что петли хорошо смазаны.

Я приоткрываю дверь и с облегчением выдыхаю, не услышав скрипа, но выдох превращается в крик, когда чья-то рука снова захлопывает дверь.

Я разворачиваюсь и вижу полностью обнаженного, полностью проснувшегося Слейда.

– Куда-то собралась?

– Ты меня напугал! – журю его я, прижав руку к груди, где заходится сердце.

Он скрещивает руки и прислоняется к двери, по сути удерживая меня в комнате.

– Почему ты сбегаешь?

– Я не сбегаю, – отвечаю я. – Просто не хотела тебя будить. Ты едва ли час поспал.

Он расплывается в озорной ухмылке.

– И кто в этом виновен?

Щеки у меня тут же начинают гореть, несмотря на холодный воздух.

– Ты! – утверждаю я.

Слейд, сделав вид, что задумался, наклоняет голову.