Искра Божия. Сборник рассказов и стихотворений для чтения в христианской семье и школе для девочек

А деньгу копить мастерица была: как стала из сил выходить, было у ней деньгами восемьсот рублей. «Ну, – думает Никитишна, – хватит по чужим людям жить, надо свой домишко ладить».

Хоть родину добром ей поминать было нечего, а всё же в родную сторону тянуло. Приехала Никитишна на родину, поставила домик на краю деревни, обзавелась хозяйством, отыскала где-то троюродную племянницу, взяла ее вместо дочери, вспоила, вскормила, замуж выдала, зятя в дом приняла и живет себе – не налюбуется на маленьких внучаток.

Хоть и ни в чем не нуждается Никитишна, но всегда с охотой и даже радостью ездит к богатым купцам и к деревенским тысячникам столы строить, какие нужно: именинные аль свадебные, похоронные аль поминальные либо на случай приезда важных гостей. И везде-то она нужный человек, желанный гость.

Старушка няня Из сборника «Утренняя заря»

Нянюшка лениво
Колыбель качает
И сквозь сон тоскливо
Песню напевает.
На дворе играет —
Свищет буря злая,
Няня всё качает,
Под нос напевая.
У икон в лампадке
Огонек горит.
Няня у кроватки
Еле уж сидит:
Вот и опустилась
Голова седая,
И бормочет что-то
Няня, засыпая.
А в кроватке нежно
Спит соколик Ваня,
Подле, как младенец,
Так же безмятежно
Спит старушка няня.

Добрая старушка Из книги «В городе и деревне»

Марфа Ивановна Близнецова, известная в городе более под именем капитанши, жила на Мироносицкой улице. Маленький домик ее, в три окна, выглядывал весело и приветливо между другими домами, всё больше какими-то мрачными, старыми… В крошечном садике еще цвели, несмотря на позднюю осень, левкои и резеда; там и сям из кустов крыжовника и смородины выглядывали желтые шапки подсолнечников…

Было холодное, дождливое утро. Тоскливое осеннее солнышко, глянувшее было из-за тучи, опять спряталось. Марфа Ивановна только что вернулась из собора, от поздней обедни, и села пить чай. В небольшой, но весьма опрятной, чистенькой комнате весело шипел на столе блестящий, как золото, самовар. В переднем углу перед киотом горела фарфоровая лампада.

Холодно, сыро, грязно было на улице; мрачно, невесело глядело серовато-свинцовое небо; но зато здесь, в этой комнате, было так чисто, тепло, уютно. Ярко и весело горел огонек в лампадке, освещая золоченые ризы икон; ярко горел и вспыхивал огонь в печке, разливая кругом живительную теплоту; везде были чистота и порядок; отовсюду веяло чем-то приветливым и родным…

Порядком уставшая и озябшая Марфа Ивановна принялась было за четвертую чашку, но вдруг вспомнила что-то.

– Ульяна! Ульянушка! – закричала она.

– Сейчас, барыня, – послышалось за стеной, и в комнату вошла здоровая баба лет сорока пяти, в сарафане, с засученными рукавами.

– Уж не отстряпалась ли ты, Ульянушка? – спросила Марфа Ивановна.

– Да скоро, барыня. Щи давно кипят; пирог тоже сейчас садить буду… А вас там какой-то старик спрашивает безногий. Нищий, должно быть. Так прямо и лезет в кухню, да еще с собакой. Куда ты? – говорю. – Барыню, говорит, увидать надо. Зайти велела.

– Ах, да это тот, видно. Зови его, Ульянушка! Зови, пусть войдет.

– Как? Сюда? В горницу? – изумилась Ульянушка. – Да что вы, барыня! Ведь он грязный, мокрый такой, весь пол загрязнит.

– Ничего, вымоем.

– Вымоем? Да когда мыть-то? Время разве теперь? Мне ведь не разорваться.

– Ну ладно, ладно, ступай…

– Еще не стянул бы чего там, на кухне-то, – ворчала Ульяна, уходя, – много их шляется здесь, убогих. В горницу – ишь ты. Ладно бы и в сенях постоять.

За стеной послышался стук деревяшки. Дверь отворилась, и в комнату вошел старый нищий. Ветхий, покрытый бесчисленными заплатами кафтанишко его был промочен до нитки; с растрепанной седой бороды текли чуть не потоки. Трезорка, такой же мокрый и грязный, как и его хозяин, также проскользнул в комнату. Старик перекрестился на образа, робко и с удивлением оглядел комнату и остановился на пороге, очевидно не смея идти дальше.

– Проходи, дедушка, проходи! – ласково обратилась к нему Марфа Ивановна. – Садись, отдохни…

– Спаси тебя Господи и помилуй, матушка! – заговорил старик и перекрестился. – Награди тебя Царица Небесная за доброту за твою. Идти-то мне только, идти-то сюда, родная, не след: ишь, здесь чистота, благодать какая, точно в раю. Промок я, в грязи весь. На кухне бы лучше…

– Ну вот еще! Чего тут – садись. Звать-то тебя как, дедушка?

– Петром, матушка, Петром зовут.

Старик, оставляя на полу целые лужи воды, доковылял до стула, на который указала ему Марфа Ивановна, и робко присел.

– Чайку вот, дедушка Петр, выпей-ка. С холоду-то оно хорошо. Вот тут сливочки, крендельки…

– Спаси тебя Господи и помилуй!