Искра и Тьма (СИ)

— Я долго думал, — сказал Барх, глядя на окружавших его всадников. — Может, я не прав, — выслушаю другие мнения. Но иного выхода я не вижу. Талгат явно готов и ждет нас. В случае неудачи он может отступить и скрыться в холмах, где много воды и дичи. И там наверняка есть укрепления, где он может отсидеться. А мы вынуждены будем вслепую там шататься — это измотает нас, подорвет веру в успех. Поэтому мы должны устроить ему сюрприз. Мы разделимся.

— Разделимся? — переспросил Тумур.

— Ты, Тумур-гай, возглавишь основные силы. Твои воины, воины Мамата, Кайгадыря, Аюна поедете поутру на юг, прямо на холмы. Столкнетесь с Талгатом лоб в лоб и дадите им бой.

— А как же ты, повелитель?

— Я с остальными ночью поскачу в обход, на восток. Хочу ударить по ним с тыла. Так, насколько я знаю, еще никто не делал. Но придется скакать быстро. Если все пройдет так, как я задумал, мы сразу покончим с ними.

— В обход плоскогорья? — спросил Тумур.

— Да. По краю. По полям.

— В обход, — хмуро проговорил Шайтан, — путь неблизкий. Можем не успеть. Можем вымотаться. И потом, рискованно это: есть шанс наткнуться на неприятеля. Ввяжемся в бой, застрянем. Тумур-гай может и не дождаться помощи.

— Я понимаю, — сказал каган. — Но шансов победить у нас немного. Только хитрость, дерзость и отвага помогут одержать нам победу. И везение. Придется скакать ночью. Если успеем, ударим им в спину. Да, устанем. Будет очень тяжело, но наградой будут наши жизни. Это что-нибудь да стоит.

Барх посмотрел на юго-запад, туда, где лежал тот благодатный край, оазис в мире скудных однообразных равнин. Оранжевое солнце коснулось горизонта, золотом залив потускневшую осеннюю степь.

— Мы должны, — сказал Барх. — В путь, батыры.

Унэг глядел на оседающую пыль, поднятую отрядом Барха, и с удивлением чувствовал облегчение. Словно чей-то невидимый глаз наконец-то отвернулся от него.

Он просидел всю ночь у костра, машинально подбрасывая в него хворост и наблюдая за соплеменниками со всевозрастающим чувством тоски. Как будто он в последний раз видел их. Может быть, завтра ему предстоит умереть? Унэг с горечью усмехнулся. Каково это — испытать боль собственной смерти?

Эту ночь воины провели так же, как и он, сидя у многочисленных костров. Кто-то точил оружие, чинил упряжь; молодые тихо разговаривали, смеялись, взволнованно перешептывались. Умудренные опытом спали, зная, что надо поберечь силы, а просто беспечные ребята — потому, что им так хотелось.

Что-то повлекло Унэга. Он пошел, сам не зная куда, перешагивая через спящих, обходя группки сгорбившихся воинов, на чьих окаменевших лицах суетливо играли отблески пламени.

Остановившись далеко в степи, совсем один, он долго смотрел в глубокий сумрак, воцарившийся вокруг. Эта ночь ничем не отличалась от многих других, но все-таки она была особенной. Потому что напомнила ему о ней. Кажется, что это было так давно, — она спала, а он украдкой любовался ее красотой, недоступной для такого, как он. Красотой, так быстро и бесславно исчезнувшей.

Но не для него. Он понял, что все время бесплодно и тщетно любил ее. Венежанку Младу. И теперь эта мысль не пугала его.

Вздохнув, Унэг побрел назад, но через несколько шагов остановился. Ему показалось, будто кто-то стоит рядом и шепчет. Едва уловимый шелест слов, точно трава, точно сам ветер. Воин встряхнул головой, отгоняя наваждение, ругнулся, и тут внезапно перед ним замерцали крохотные искорки. Они двигались быстро, рождались, сталкивались друг с другом и спустя какое-то мгновение, показавшееся ему вечностью, слились в женскую фигуру — призрак Млады.

Млада была чрезвычайно напугана и, умоляюще протягивая к нему руки, шептала:

— Не надо, не надо…

Не успел Унэг произнести хоть слово, как она рассеялась. Испарилась.

— Улеш!..

— Покажись!

— Улеш!.. Леш… Лёша… Лёша!

Что-то взорвалось в груди Унэга. Он неожиданно ясно вспомнил мать. Седую, морщинистую женщину с такой бледной кожей. С добрыми и бесконечно печальными глазами. Вспомнил ее имя. Елена. А он был… Лёшей. Алексеем.

Унэг пал на колени и против воли разрыдался.

— Что ты делаешь со мной, женщина?! — крикнул он в пустоту ночи. — Зачем я тебе?! Скажи же, проклятая!

Унэг рвал траву и вытирал ею слезы. Вдыхая сухой, горький запах степи.

Они встретились ранним утром, на берегу безымянного ручья. Наткнулись случайно. Тумур в сердцах плюнул. Они проворонили встречу, потому что разведывательный отряд был перебит, и на их телах стояла сейчас армия Талгата. А может, действительно во всем виноват Унэг? Может, он, олицетворявший Дух Воина, в каком-то смысле стал им? Превратился в объект для поклонения? Дух Воина сам не свой, Дух Воина обуревает тоска — чем не повод для уныния? К тому же вряд ли кто-то воспринимает Талгата как врага. Кажется, многие полагают, что встретят тут старых друзей, и можно будет договориться, и разойтись с миром…