Искра и Тьма (СИ)

Эри ничем не выдал своих эмоций, но Манас понял, что его слова больно укололи друида. Укололи, и не более. Коэдвиец был слишком черствым и непробиваемым человеком, чтобы расчувствоваться. Он уже собрался было ответить аксакалу в свойственной ему циничной манере, но Манас вдруг сказал:

— Я еду к людям, пусть глупцам, но к людям, ибо хочу умереть среди людей, почитающих богов, пусть чужих, это не важно. А мой внук одержим демоном, и хоть я не колдун, не прорицатель, но знаю, что начало его правления — начало конца адрагов.

Эри посмотрел на соседа — Манас погрузился в глубокую печаль. Коэдвиец вздохнул, подстегнул мулов и счел нужным промолчать.

Унэг отодвинул тяжелый полог и вошел, пригнувшись, в только что поставленный шатер Барха, достаточно скромный для хана адрагов. Впрочем, нового повелителя это мало волновало. Всего в десяти шагах от шатра рабы активно разбирали недостроенный дом Мергена. Пыль клубилась вокруг, и Унэг отряхнулся на пороге.

Внутри властвовал полумрак. Барх сидел в кресле, подперев кулаком щеку. Широко раскрытые глаза с глубокой задумчивостью смотрели… в никуда. Черный меч лежал рядом, на подушке, искрясь синевой. Этот меч внушал страх всякому, кто оказывался пред очами хана. Всякому, но не Унэгу. Он даже не взглянул на клинок.

— Проходи, — сказал Барх, не меняя позы. — Садись.

Унэг сел. Он был спокоен. Будто опустел, подобно пересохшему колодцу. Воин кочевого племени — бездумный, отрешенный, холодный. И пусть. Пусть все идет своим чередом. Как прежде.

— Близится осень, — начал Барх. — А до холодов нам надо многое сделать. И в первую очередь… стереть, стереть с лица земли Волчий Стан! Их племя должно исчезнуть, развеяться, как дым! — последние слова Барх прорычал, словно волк, стиснув подлокотники так, что побелели костяшки пальцев. И тут же расслабился. — Я понимаю, это непросто. Люди насторожены, ваны попрятались в улусах — выжидают. Талгат восстал, и мне придется смирить его. Жаль. Я не хочу проливать кровь соплеменников. Но!.. Ты понимаешь?

— Понимаю, — ответил Унэг. — Ты хан.

— Хан, — криво ухмыльнулся Барх. — И все должны не просто понять это, а впитать, как впитывают молоко матери!

Выдержав паузу, Барх сказал:

— Но не об этом я хотел поговорить с тобой, Унэг-гай.

— Я слушаю, повелитель.

— Я всегда уважал тебя, друг, — продолжил Барх, особо выделив слово «друг». — Ты всегда был мне как старший брат. И я хочу идти с тобой бок о бок и впредь. Ты мне нужен, мне нужно твое мудрое слово и быстрая рука. Что скажешь?

— Что сказать? Я — адраг. Я — воин.

— Хорошо сказано. — Барх словно вздохнул с облегчением. — Но ты странный. Ты всегда был странным. Что терзает тебя?

Унэг против воли вздрогнул. Ему показалось, что Барх каким-то образом узнал о призраке венежанки, так и не отставшей от него.

— А тебя? — спросил он, напрягшись.

Барх улыбнулся.

— В этом мы похожи. Две белые вороны — хан и первый воин. Куда мы заведем свой народ — мы, белые вороны?

— Туда, куда укажешь ты, повелитель. Как ни велик воин, он всего лишь твой слуга.

Барх скривился.

— Да, это так. Но в том вся соль, что подобные слова давно стали… традицией. Пылью в глаза.

— Будь мудр, узри суть.

— Стараюсь. — Барх расслабленно откинулся на спинку кресла. — Знаешь, я доволен. Я… ждал этого разговора. Рад, что ты искренен в своем стремлении служить мне. Очень рад.

— И что ты намерен делать дальше?

— Смирить Талгата.

— А меч? — От этого вопроса Барх заметно смутился.

— Это… — протянул он. — Это — дар бога.

— Какого?

Барх стиснул зубы.

— Не знаю, — выдавил он, порывисто поднявшись и тут же сев. — Нет. Я знаю. Но не скажу.

Унэг понял, что разговор окончен.

— Я пойду, — сказал он и впервые пристально посмотрел на него — нового повелителя адрагов, великого хана Барха. Сейчас тот походил на одинокого, несчастного человека, волею судьбы заброшенного на пьедестал, что содрогался под ударами обезумевшей толпы. Хан сжался, словно испугавшись чего-то.

Он не принадлежал себе. «Эх, лучше бы ханом стал Мерген, — подумал Унэг, выйдя из шатра. — Ведь он был пусть не очень хорошим, но человеком».

Он вспомнил, во что превратились останки Мергена. Они похолодели, как лед.

Спустя неделю Барх собрал на совет верных людей: Унэга, Тумура с отцом, Аюна, Берюка, Кайгадыря, наследника погибшего Урдуса, и Шайтана с Яру́ном. Последний был наемником, болотником по национальности, — огромным, могучим (под стать Шайтану) воином, с поблекшими и расплывшимися татуировками на свирепом лице; черная, как смоль, борода доходила до пояса; в левом ухе висела здоровенная серьга из червонного золота.

— Завтра мы выходим, — сказал Барх. — Новый пастух, видать, не пригож — овцы-то разбежались. Придется спустить собак. Так что, повторяю, завтра выступаем. Твои люди, Аюн, присоединятся к нам по пути.

— Они уже едут, повелитель, — поклонился Аюн.

— Очень хорошо, — кивнул Барх. — Первым делом заглянем в улус Пурхана. Посмотрим, что собой представляет этот Мамат, его сын. А потом — к Талгату.

— К мятежнику примкнуло много ванов, — сказал Тумур. — Сыновья Байрака, Эллака, Багши, других ванов…