Искра и Тьма (СИ)

— Что-то слишком много вождей, — ворчливо произнес Миху. — Хватит ли у нас сил? Вот Аюн, я знаю, много воинов не даст. А между тем, по моим прикидкам, Талгат вполне способен выставить туменviii.

— Я дам не больше пяти сотен, — как-то грустно проговорил Аюн. — Надеюсь, ты понимаешь, повелитель?

— Понимаю, — мрачно сказал Барх. — И поэтому на тебя не рассчитываю. Держи западные рубежи, дженчи не должны помешать нам. Дай нам тех, кто хорошо знает те края, — этого будет достаточно. Но не все так плохо. С камыками, думаю, можно договориться: род Байрака весьма непопулярен. Есть еще Шагу́н с юга. Он выжидает, сукин сын всегда был осторожен. Используем его для связи с хапишами. Когда выдвинемся, Талгат непременно встревожится и станет готовиться к битве. Надеюсь, он запаникует, — смешаю его планы, ибо, по его мнению, я трус, и первым рассчитывал ударить именно он. И еще. Я не случайно упомянул Шагуна. Мои люди уже отправились к нему. Они посетят также камыков.

— Кто эти люди, можно ли узнать, повелитель? — спросил Тумур.

— Алпак, Кадыр, — невозмутимо ответил хан.

— Люди Мергена?! — изумился Тумур. — Можно ли им доверять?

Барх задумчиво сказал:

— Можно.

Берюк усмехнулся.

— Алчность и страх смерти, — глубокомысленно проговорил старый нукер, — способны изменить человека до неузнаваемости.

— Будем надеяться, что это так, — сказал Барх. — Теперь давайте посчитаем, сколько у нас людей. Ты, Тумур, твои два минганаix в строю?

— В полном составе, — подтвердил Тумур. — Есть еще юноши, рвущиеся в бой — три-четыре сотни можно собрать.

— Сколько у тебя, Иса?

— Полторы тысячи, — хладнокровно ответил Шайтан, который после гибели Мергена стал правителем его улуса.

— У меня, великий княже, — поспешил добавить на удивление высоким голосом Ярун, — восемьсот. Ребятки все прожженные, закаленные в боях богатыри. Где мы только не были: и дженчевы села жгли, и предместья самого Вередора, а уж этих болванов тархавов побили немерено.

— Я очень на тебя рассчитываю, Ярун-гай, — учтиво ответил Барх и продолжил: — У тебя, Кайгадырь, тоже два мингана, — сын Урдуса важно кивнул, — итого — семь с половиной тысяч. Мало. Ну ничего. Клянусь, Мамат соберет мне четыре тысячи. Я его заставлю. Любой ценой.

Восемь тысяч — не так много, по мнению сокрушавшегося Миху, — собралось на берегу Крина. Восемь тысяч конников, обозы с продовольствием, оружием. Кипящая самыми разными чувствами толпа, брошенная в гигантский котел, где закипала война, и поднятая ею пыль, взлетающая в небо, — все показалось Унэгу горячим паром, и шум был — словно вызов Небесам.

Давно адраги не воевали — целый год, и Унэг успел позабыть, как это бывает. Он ехал на Эдааре мимо многоликой массы воинов. От бесчисленных оттенков серо-буро-зеленых одежд, кольчуг, доспехов, шлемов уставали глаза. Приветственные крики, летевшие ему вслед, слились в один общий гул. Унэг без конца кивал, пожимал чьи-то руки и думал, что отвык, отвык от когда-то воодушевлявшего его хаоса первого сбора.

Он на скаку въехал на Белес, где собрались все военачальники. Барх был одет в вороненые стальные латы, и к крупу его коня приторочен черный щит. Сумрак — так назвал он свой демонический меч — висел на поясе.

Каган подъехал к краю холма и поднял руку. Толпа шумела, но, заметив жест владыки, постепенно успокоилась, словно почувствовав закипающую ярость в душе повелителя. Он горделиво возвышался, глядя на них горящим взором, волосы развевались на ветру.

— Послушайте меня! — громко и четко сказал Барх, дождавшись тишины. — Вы хотели войны? Вы хотели пустить кровь ненавистным венегам, гхуррам и дженчам?

— Да!!! — взревела толпа, и тысячи копий и мечей взметнулись вверх.

— А сможете ли вы? — неожиданно спросил он.

Толпа замялась, по рядам прокатился недовольный шепот.

— Наши предки, — выдержав эффектную паузу, продолжил Барх, — многие века по крупицам добывали себе свободу и воинскую славу. Долгие-долгие годы мы жили, терпя оскорбления и унижения со стороны соседей. Постепенно, шаг за шагом, мы укоренились здесь и стали благодаря великим предкам могучим, непобедимым народом. Покорили драгиттов, камыков, обложили данью венегов и многих других. — Снова пауза, редкие выкрики. — И превратились в изнеженных золотом и богатством людей, язва тщеславия и корысти завладела умами и отравила сердца наши. Как быстро мы забыли, кто мы такие! А кто мы? Кто мы?!

— Воины? — донесся чей-то робкий голос, и тут же толпа подхватила: — Воины! Воины!!!

— Смерть Талгату-предателю! — крикнул Барх, вскинув над собой Сумрак.

— Смерть!!!

Барх погнал войско на восток и уже на следующий день прибыл во владения Мамата, нового вана, старшего сына Пурхана Твердолобого. Пурхан оставил после себя десять сыновей. Из этой десятки двое умерли в детстве, одного своими руками убил сам отец, двое погибли в войнах, один уехал в Марн, где стал последователем какой-то секты, один уродился дурачком, один примкнул к мятежнику Талгату, который, кстати, тоже объявил себя каганом адрагов, а оставшиеся двое враждовали друг с другом.