Искра и Тьма (СИ)

Тысячи воинов стояли в самых немыслимых позах, а позади них сияло яркое зарево. Оно привлекло внимание Унэга короткими быстрыми всполохами, залившими окаменевшее воинство неистовым кроваво-красным светом, затем зарево внезапно погасло. Унэг поспешил туда.

Он услышал чьи-то шаги. Кто-то двигался навстречу. Скрип сочленений — значит, это воин, закованный в доспехи. И этот невидимый воин шел медленно, будто любуясь необычным видом смерти, ярости и страданий.

И вот неизвестный оказался в пределах видимости. Едва взглянув на него, Унэг понял, что перед ним не человек. Он был облачен в серые матовые латы: наручи, наплечники, металлические перчатки, поножи ощетинились многочисленными шипами, концы которых были вымазаны чем-то, сильно смахивающим на засохшую кровь. Лицо скрывал шлем, представлявший собой отлитую из железа чрезвычайно вытянутую волчью морду.

— Кто ты? — напрягшись, спросил Унэг.

Человек снял шлем — молодое, ничем не примечательное лицо, глаза неясного цвета. Затем его облик мгновенно неуловимо изменился, приобретя болезненно-красный оттенок, рот вытянулся в жесткой ухмылке, черты заострились, лоб прорезали глубокие морщины.

На Унэга смотрел старик и ухмылялся. Несколько нескончаемо долгих секунд они разглядывали друг на друга.

Затем некто прошел мимо.

— Кто ты? Что ты такое?

Человек остановился. Обернулся. Барх. Только сейчас Унэг увидел в его руках Сумрак.

— Я тот, кто ждал.

— Чего ждал? Кого?

Человек обернулся вороном и взлетел.

Пустота. Тишина. Унэг огляделся и понял… что совсем один. Исчезли все. Только бесконечное одиночество степи и пыльная буря, завывавшая с остервенелой скорбью.

— Где вы?!

Унэга охватила паника.

— Где все?!

«Я хочу к вам! Хочу окунуться в болото крови, кишок. Хочу убивать, хочу умереть! Где вы? Не надо, не надо так! Только не это!»

Окунуться и смердеть. Впитывать нечистоты, оставлять грязный след. Червь, червь, червь! Ты — лишь червь. Грызи камень! Пей воду из луж! Ты — червь! Ничто!

«Мне нужен воздух. Воздух! Где мой меч? Где Эдаар? Эдаар! Верный конь! Где ты, друг?..»

Пустота — чем не свобода? Нет рабства, нет бессмысленного стремления подчиняться, жажды подчинять. Только ты со своими мыслями. Один.

Унэг метался в мареве урагана. Глаза слезились от песка.

— Нет! Нет… Верни меня. — Унэг лег, обессиленный. Палаш выпал из ослабевшей руки. — Верни. Прошу…

Забылся…

Тебя ждет такой же конец. Помни об этом, багатур!

Сколько раз он слышал внутри себя эти слова… Слова стали его проклятием. А может, это не проклятие, а предостережение? Последние дни он провел в мучительных попытках осознать, что чувствовала к нему Млада. Почему после смерти стала его оберегать? Но нет. Млада здесь ни при чем. Ее кости, обглоданные падальщиками, давно истлевали в степи, забытые всеми. Забытые им.

— Я понял, — прошептал Унэг. Вокруг по-прежнему вихрилась извечная буря. Воин забыл, что один на весь свет. — Я понял, — повторил он с небывалым сожалением. — Я должен был спасти тебя. Я любил тебя… Но струсил. Трусость в нашей крови. Мы даже не замечаем ее. Прости меня.

Воображение, подстегнутое чувством вины, сыграло с ним злую шутку. Не было никакого призрака Млады. Лишь собственное воображение. Он убил ее, отдав в лапы Хайсы, не уберег, как когда-то…

Мать, поющая колыбельную. На своем родном языке. Грязный ребенок, спотыкаясь, бредет по разбитой дороге. Бежит, протягивая вдаль руки и плачет…

— Ведь это был я. Я бежал за тобой. — Унэг вдруг ясно вспомнил Елену, мать. Русые волосы. Серые глаза. Печальный взгляд. — Почему ты ушла? Почему ты ушла?! Почему я не остановил тебя? Почему? Я был слишком мал… Опять оправдание… Все время я сам себя оправдываю…

Млада разбудила дремавшие глубоко внутри воспоминания о матери. Поэтому его так влекло к ней?

Он должен найти свою мать. Должен поговорить с ней. Она должна быть жива. Бросить все и найти. Ведь кому он служит? Кому служил всю жизнь?

Леша. Алексей.

Он только убивал. Только сеял смерть. И новый владыка степей…

Разрушенный каменный город, овеваемый холодными ветрами. Колодец, в нем кто-то есть, он почувствовал на себе взгляд оттуда.

Когда они с Берюком и Беаром униженные, побитые, одинокие возвращались из Драгнийского похода Габы Одноглазого, они набрели на такой город.

Лабиринт рушащихся стен, выбеленных временем, солнцем и непогодой. Ветер нес перекати-поле по улицам. Они решили переночевать в одном из немногих зданий, где была крыша. То был дворец. Свод, кажется, улетал ввысь и терялся где-то там, во мраке. Голоса отдавались эхом.