Искра и Тьма (СИ)

Мечеслав чувствовал себя плохо. У него болела голова, одолевали вялость и сонливость. Но он не хотел сидеть на месте и порывался встретиться с дубичскими братьями, чтобы, как он выразился, «поговорить по душам», но тронный зал пустовал, а в столовом одиноко сидели бояре, мелкие служки и дружинники всех трех княжеств.

— Разбрелись по норам, — горестно качал головой князь, в который раз глядя на погруженный в полусумрак огромный зал. Вдали чернел трон. — Не иначе, замышляют что-то. Не в добрый час я решил их пригласить. Обманул сам себя. Обманул. Одолевают меня, подруга моя, невеселые мысли. Как хочется высказаться. Как хочется! Не могу я больше так. Пусть что-то решится. Хоть потоп, но чтобы конец всему этому. Мои братья, отец — в могиле, а хлебаю из их горькой чаши я. Пошли отсюда, Искра.

Искра как могла утешала Мечеслава, хотя сама чувствовала себя ничуть не лучше. Растущее беспокойство о возлюбленном, который в этот злополучный, невероятно тоскливый день потихоньку впадал в меланхолию, перемежалось с сомнениями и досадой. Ей казалось, что она по доброй воле обрекла себя на эту участь, приклеилась к чему-то больному и умирающему. Она снова и снова спрашивала себя, зачем ей все это нужно, может ли она все бросить, и понимала, что нет.

Она не могла бросить Мечеслава. Она ходила за ним по пятам, словно за ребенком.

В полдень Мечеслав, уступив настояниям Искры, лег спать. Но, проспав полчаса, вскочил и сразу же побежал в тронный зал. Встретив на пути Олега, приказал ему немедленно привести к нему дубичских братьев. Горячо и убежденно говорил растерявшемуся юноше о необходимости безотлагательного совета, но, видя, что воевода раздумывает и обеспокоенно поглядывает на государя, пришел в ярость.

Ярость сменилась истерикой. Мечеслав вопил что-то совсем несуразное, рвал на себе одежду, плакал, смеялся и бегал по зале, будто затравленный заяц. С большим трудом Искра, Олег и слуги успокоили царя. Лекарь — из местных — посоветовал пустить ему кровь.

— Настойки здесь вряд ли помогут, — авторитетно заявил он. — Можно было б попоить мятой, цветами зверобоя. Но уж больно он возбужден. А вот пиявки наверняка помогут. Уж это точно. Государь ослабеет и преспокойно себе пролежит в постели. И пускай отдохнет, пускай. Негоже в таком состоянии вершить дела, хоть государственные, хоть какие.

Некоторое время прошло в тишине и спокойствии. Ближе к вечеру Мечеслав, так и не заснув, очнулся от оцепенения (все время, после процедуры с пиявками, он просидел в кресле с открытыми, но пустыми глазами).

— Искра, — прошептал он. — Где ты?

— Я здесь, мой милый. — Девушка отложила книгу, которую читала, и кинулась к Мечеславу. — Что тебе? Может, чаю? Как ты себя чувствуешь?

— Я должен поговорить с ними…

— О боже! Зачем? Что тебе это даст? К тому же они и сами никуда не высовываются. Борис вон — с девками в Колыбельной забавляется. Пьян как собака — стражнику, что у двери стоял, лицо разбил. Военег, как я слышала, занялся чтением. Он выжидает. Уж поверь мне. Так что и мы переждем, пока страсти не улягутся. Не лезь никуда больной, не лезь, прошу тебя. Не все еще потеряно. Что-нибудь придумаем, замутим им головы. Даст бог — уйдут восвояси ни с чем.

— Не уйдут, супруга моя. — Искра вздрогнула, услышав это слово — «супруга». Мечеслав произнес его с чувством и надеждой. — Не уйдут.

— Ты сам не свой, Мечеслав. В тебе говорит сейчас не разум, а отчаяние…

— Знаешь, сколько Воиграду лет?

— …Ты перенервничал за эти дни, устал. — Искра села к мужу на колени и прижалась к нему. — Прекрати, пожалуйста.

— И все же. Сколько лет Воиграду?

— Не знаю.

— И никто не знает достоверно. Он появился задолго до Дубича, задолго до Вередора. И он всегда был независим. Даже в расцвет империи тремахи, чьими вассалами считались воиградцы, не отваживались селиться здесь. Может быть, мы — единственные на всем белом свете, кто сквозь века пронес свое истинное Я.

— Ваше Я, — сказала Искра, закипая, — вы утратили лет двадцать назад… или сколько там прошло. Ты знаешь, о чем я. От вашего Я не осталось ничего. Если и есть где-то воистину вересский дух, так это в Волчьем Стане. За Дубич не скажу — там не была, но склоняюсь к мысли, что и у тамошних жителей тоже больше прав называться потомками вересов. Хватит уже! Я нянчусь с тобой, а ты все за свое! — Девушка встала, обхватила себя за плечи и подошла к окну. — Речь идет о пустой формальности. Утрата независимости — это только слова. И ничего более.

В окно был виден Колыбельный домик. Искра смотрела на него невидящими глазами и пропустила момент, когда оттуда вышли две помятые девицы и скрылись с двумя стражниками, видно, бросившими своего господина на произвол судьбы. А собственно, что с ним могло случиться? Девушка обернулась, заинтересованная тишиной, и обнаружила, что Мечеслав… плачет. Волна нежности и жалости к возлюбленному вновь захлестнула ее. Она подошла к нему, поцеловала в лоб, сжала его ладони.