Он говорил долго, сидя за длинным столом в ратуше. Говорил, не отрывая взгляда от темного узора столешницы, сделанной из мореного дуба. Рассказывал, как пришел в замок к Дориану. Как узнал правду о смерти его отца (вот тут пришлось покрутиться, но все обошлось!). Как видел, что именно мисиранские Призраки выбросили с вершины башни пытавшегося бежать герцога. Как сам скрывался от погони (вот здесь была правда от начала и до конца!).
— Вот и все… — закончил он рассказ, сглатывая густую слюну. И решительно посмотрел на молчаливых военачальников Ваоттиро. — Ваше дело верить мне или нет. Но оставаться после такого на стороне Мисирана я не желаю. Если Анэрас поступил ТАК с главой герцогства, то уж меня он сметет как пушинку. Я и так сильно рискую, придя сюда. Но должен был предупредить вас. Дориан… я бы мог назвать его своим другом. Он приютил меня в трудные дни моей жизни. Дал кров и защиту… Но что делать дальше — решать только вам. А я ухожу.
— Но Мисирану невыгодна смерть герцога… — растерянно произнес кто-то из лордов. Тишина в зале ратуши стояла такая, что было слышно, как бьется в оконное стекло заблудившаяся пчела, разбуженная светом ламп. — Без нас они не смогут продержаться…
— Вот поэтому они и сделали так, чтобы вы думали на хилдонцев, — устало ответил Сиорол. — Им невыгоден ваш отход. А так вы оставались, одержимые местью. Потому-то и за мной гонялись, желая убить, только чтобы не допустить утечки правды. Я только сейчас сумел пробраться к вам. И то пришлось сымитировать собственную смерть, иначе бы не отстали.
— Хорошо… — ответил старший над лордами барон Лартиз. — Мы обдумаем твой рассказ. Останешься?..
Барон был одним из тех, кто предлагал ему брак. Причем, в отличие от остальных, обещал равные отношения. И Сиорол как-то по-новому взглянул на этого далеко еще не старого человека. Лартиз смотрел понимающе и печально. Кажется, он уже догадывался, что рыжеволосый красавец больше никогда не вернется в Ваоттиро.
— Простите, но я постараюсь покинуть страну как можно быстрее, — решительно сообщил Сиорол, поднимаясь со своего места.
Он тихо закрыл за собой двери в ратушу и ушел в ночь.
Его никто не стал задерживать.
…Во дворец Сиорол вернулся так же легко, как его покинул. Благо, что его ждали у заранее оговоренного входа.
Рэниари все еще был в своем кабинете — или совсем не ложился, или только что встал. Кажется, бывший родич совсем не верил в успех его прогулки, но ничего не сказал. Лишь молча протянул уже подписанный приказ и отвернулся, не сказав на прощание ни слова.
А потом был путь к причалам…
И он до последнего ждал от судьбы какой-то подлости. Но все прошло спокойно. Молчаливые гвардейцы проводили их с Мориэлем до пристани. Галчонок был еще слаб и не мог самостоятельно передвигаться на длительные расстояния. Сиорол с удовольствием подхватил теперь уже мужа на руки — как говорится — своя ноша не тянет.
На барку их пропустили легко, лишь глянув на бумагу с королевской печатью.
— Все хорошо… — шептал Сиорол, прижимаясь небритой щекой к спутанным волосам Галчонка. Супружеские браслеты окольцевали их левые запястья, когда дворцовые маги провели быстрый ритуал. — Теперь все будет хорошо!
Мори, не раскрывая глаз, нашарил под плащом руку своего старшего и слабо ее сжал. Они устроились у самого борта на палубе. Барка была переполнена беженцами — многие стремились покинуть сражающуюся столицу. Сиорол прислонил к себе еще слабого после ранения Галчонка, усадив на колени, и закутал обоих в широкий плащ, уберегая от речной сырости. За спиной оставалась горящая Меайра. Но новобрачным было плевать на тающий в утреннем тумане город — впереди лежала целая жизнь вдалеке от здешних смут и потрясений.
Они молоды, богаты и относительно здоровы. Чего еще желать?
— Мы начнем все заново… — шептал Сиорол, невесомо целуя свое спасенное счастье. — И я никогда больше не позволю тебе страдать.
И чувствовал ответную улыбку Мориэля, что прижимался к его груди…
…Красивая девушка в скромном платье горожанки с ужасом бежала через площадь, прижимая к себе окровавленный сверток с дико орущим младенцем. Тонко взвизгивая и уворачиваясь от сражавшихся повсеместно мужчин, она металась зигзагами, пытаясь пробиться во дворец, под защиту стен. Пока, наконец, сразу несколько хилдонских гвардейцев не прикрыли несчастную щитами, проталкивая за линию обороны.
Рыдающую да икоты перепуганную девчонку живо увели во внутренние покои женщины, взявшие на себя обязанности лекарских помощниц. Раненого младенца тут же передали целителям, а беглянку попытались отпоить успокоительным. Но та только ревела в голос, размазывая по хорошенькой мордашке крупные слезы, да закрывала голову руками, нещадно дергая себя за выбившиеся из-под головного платка алые пряди волос.
В конце концов, сердобольные женщины решили оставить несчастную в покое, рассудив, что со временем та сама успокоится, а тревога о ребенке приведет ее к нему. К тому же и без этой истерики у них было много дел — раненые все продолжали и продолжали поступать.