Вздохнул Искра - и обиду вдохнул, так глубоко, как мог:
- Деда моего, Тихую Птицу, видно, забыли уже?
Ответил Камень, хмуро:
- Отчего - забыли? Хорошо помним - не даёт он забыть о себе. Обещал медведей своих к нарте привязать, а сам отпустил. Рыщут медведи его по тундре, наших оленей давят - только и ждём, что за людей примутся вот-вот. Добрый шаман, говоришь? При жизни. Если нам повезёт.
Поразился Искра:
- Как же так? Я же сам видел...
И Высокая Сосна хмыкнул:
- Вот где беда. Ты видел одно, Гнус видел другое, Тихая Птица видел третье... Бродите во мраке, шарите ощупью - а кто из вас видит правду? Тихая Птица был белый шаман, Гнус - чёрный, и скрыть этого не хочет, а нам-то какая разница? Если келе Тихой Птицы на оленей нападают, а Гнус их отгоняет - кто тут прав? Гнусу уже последнее отдали мы - лишь бы повального мора оленям не было... но долго ли он будет медведей Тихой Птицы на привязи держать?
Оглянулся Искра потерянно.
Вот же они, у нарты, медведи Тихой Птицы. Громадные тени вьюги, на солнечном свету их еле видно: один сидит, лапу с железными когтями вылизывает себе ледяным языком, второй прилёг, как уставший пёс. Оба - кровь Искры пробовали, оба - на него взглянули покорно. И медвежонок-метель у ноги жмётся - всегда его Искра чувствует, или совсем рядом, или за стенкой тордоха. При нём ведь, при Искре, дед медведей своих от последнего своего жилища отвязал. Или у Тихой Птицы ещё медведи были?
А люди увидали, что растерян Искра, почти испуган. Растерялся - значит, виноват?
Мама, ворох шкурок прижав к себе, взглянула на Тальника умоляюще, на Камня - беспомощно. Тоже вину чувствует?
- Ты сходи, Искра, - Камень сказал, - к стойбищу Чёрной Скалы, богатого человека. Что увидишь? А чаек увидишь. Чайки над дохлыми оленями кружатся. Но Чёрная Скала голодать не будет, даже если сотня оленей падёт у него. А мы?
Поднял Искра голову:
- Беда, - сказал тихо. Но твёрдо. - Беда, конечно. Но почему ты в этой беде деда моего обвиняешь?
- И тебя, - сказал Высокая Сосна. - Послушали мы Тихую Птицу - зря, тебя от келе прятали - зря. Беду вы принесли. Если бы не Гнус, была бы нам всем погибель.
Стоял Искра в кругу родичей - один, только медвежонок ему ногу и бедро холодил. Стоял Искра, смотрел в лица - и не знал, что сказать.
Прав был дед - беда. А что Искре теперь делать с этой бедой?
И тут сказал Копьё:
- Враньё это. Искра жизнь мне спас, смерть прогнал от меня. И вам беды не будет от него. Забыли уже, как Искра от вас боль отводил?
И на Тальника посмотрел - а Тальник голову опустил:
- Дык это... есть скоро нечего станет нам...
- Ну да, - Копьё бровью повёл. - А виноват в том шаманчик, которого семь вёсен в стойбище не было. Умно говоришь ты и дельно, старик.
Тут Брусника толпу растолкала, пробилась. Искре улыбнулась, по чистой щеке погладила его - и повернулась к родичам.
- Эх, вы, - фыркнула, - старые олени! Келе вместе с оленьими душами и разум у вас сжевали? Тут дело - три старика не разберут, а вы хотите, чтобы мальчишка немедленно всё разобрал и распутал! Виноватого нашли! Что ты на снегу потерял, Тальник? Ты на меня погляди! И на Гнуса прямо погляди, его в лицо спроси!
Тальник головой мотнул, проворчал:
- Прилетела куропатка, крыльями захлопала... - а только заметно, что стыдно стало ему.
- Раз вы, олени, языки свои проглотили, я, куропатка, сама у Гнуса спрошу, когда приедет он, - Брусника ответила. - А Искре надо время дать. Пусть он следы разберёт. Пусть посмотрит сам. Может, шаманское зрение поможет ему.
Слушал всё это Искра и думал. Печально думал.
Забыли деда его, совсем забыли. Гнус о Тихой Птице дурные слова говорил - старики и поверили. Может, не сразу, но за семь вёсен поверили. Его, Искру, тоже забыли - а помнили только тайныкут, счастливый амулет: ждали, что вернётся прекрасный юноша, солнце над стойбищем остановит, чтобы всегда здесь весна сияла, а всё зло тут же прочь сгинет без следа. А появился мальчишка, с татуировкой и бубном, с клеймом Нижнего мира, с тёмными шаманскими тайнами... Кто им докажет, что сам Ворон отметил его? Копьё? А почему они должны Копью верить? Копьё - не герой, не богач и даже не шаман...
А сам Искра стоит, как перепачканный младенец, молчит. Конечно, решат родичи, что нечего ему сказать. Не прекрасный юноша, а глупый мальчишка - чего и ждать от него! Ишь, перьями самого Ворона разрисовал себя...
Но как им сказать? Сказать: да вот же дедовы сумеречные медведи! - и на свою нарту показать? Так не увидят они и решат, что он, Искра, над стариками смеётся. Не выйдет так, надо по-другому.
И сказал Искра:
- Говорить о беде - зря время терять. Беду прогнать надо. Я ещё не видел ничего: буду смотреть, следы искать. Исправлю, если сил хватит у меня.
- Если, - снова хмыкнул Высокая Сосна. - Если хватит. Если.
Но вдруг Тальник головой покачал укоризненно:
- А ты хочешь, чтоб оленёнок-сосунок в оленегонных состязаниях приз тебе принёс? Чтобы только из-под матки десять шаганий без отдыха пробежал? Не от ума это.
И даже Камень сказал: