Искра в ночи

Я не знала, что ему ответить. С одной стороны, мне не хотелось делить этот домик ни с кем. С другой стороны, как можно было ему отказать?

– Так вы позволите мне остаться? – Он улыбнулся одной половиной лица, той, что могла улыбаться. – Поделим дом на двоих?

Я поставила свечу на стол и кивнула.

– Но только на время, – сказала я. – Не забывайте, что это мой домик.

Он кивнул и поморщился.

– С вами все хорошо?

– Да, – ответил он раздраженно. – Конечно. Только еще одна просьба… Пожалуйста, не говорите никому, что я здесь поселился. Не хочу, чтобы ко мне приходили толпы с корзинами свежей выпечки. Мне нужно просто побыть одному.

Я кивнула и уже собралась уходить, но замешкалась на пороге, увидев, как он сцепил пальцы в замок и скривился от боли. Он на мгновение сгорбился, передернул плечами, но потом распрямил плечи и встал у окна, небрежно опершись рукой о подоконник.

– Вам что-нибудь нужно? – спросила я. – У вас есть деньги? Если вам нужны лекарства, я могу взять их в аптеке…

– Я привез все, что нужно, из дома. У меня состоятельная семья, у нас хороший семейный врач.

– Вы уверены? – спросила я.

Он оглядел меня с головы до ног и горестно улыбнулся.

– Спасибо, мне ничего не надо. Мне нужен только покой.

Вот и все. Больше я его не видела.

Я твердо решила сдержать свое слово и не говорить о нем никому, даже если он вор или убийца, или и то и другое сразу.

Я знаю, что он мне солгал. В его истории слишком много неувязок. Если он из богатой лондонской семьи, то почему ходит в лохмотьях? И если он раненый ветеран, то зачем ему прятаться в лесах в Форест-Роу? Героя войны везде примут с почетом.

Я так долго писала, что у меня разболелась рука. Уже почти полночь. Мне слышно, как кто-то тихонько плачет в дальнем конце коридора, но кто именно – я не знаю. Я люблю свою семью, но иной раз мне кажется, что они как-то уж слишком слезливы, как ни ужасно в этом признаться. Глаза слипаются. Надо спать.

Спокойной ночи, Бет.

В этот раз не получится выслать книгу.

Твоя подруга,

Ленор

.

11 апреля 1919 года

Бет, пишу быстро и коротко. Почта сейчас отправляется, и надо успеть. Я просто хотела сказать, что сегодня я как-то особенно остро прочувствовала, что ты так далеко от меня. Уже почти месяц от тебя нет вестей. Может быть, ты уехала в свадебное путешествие? Наверное, свадьба уже состоялась, и теперь ты замужняя женщина? Если так, я за тебя очень рада. Просто сегодня ты мне приснилась. Мы были втроем: ты, я и Тедди, и я проснулась с саднящей пустотой в груди. Там, в этом сне, нам было одиннадцать-двенадцать лет: чуточку меньше, чем было, когда ты уехала. Мы сидели на лужайке у нашего дома, и вдруг в небе прямо над нами возник немецкий дирижабль. Он был словно черная луна, плывущая над Форест-Роу. Он держал курс на Лондон. Он летел бомбить город.

Он был красивый, как посланник небес. Так я подумала там, во сне, а потом поняла, что его послали не небеса, его послала война, и хотя он уже пролетел мимо, я все равно продолжала цепляться за траву у меня под ногами и твердила, что не отпущу землю. Затем я проснулась. Я попыталась снова заснуть – вернуться в тот сон, к вам двоим, – но проворочалась до рассвета, так и не сомкнув глаз.

Сейчас я сплю на ходу. Может быть, это бог обратился ко мне, как ты думаешь, Бет? Твоя вера всегда была крепче моей. Может быть, ты замолвишь за меня словечко?

Если тебе интересно, я была в лесном домике много раз, но ни разу не видела ни самого великана (я только потом поняла, что не спросила, как его зовут, а он сам не представился), ни каких-либо следов его присутствия. Ни рюкзака, ничего. Словно его там и не было никогда. Я даже не знаю, съехал ли он окончательно или же так умело скрывается.

Когда я туда прихожу, я всегда представляю, что ты тоже там, вместе со мной. Мысленные разговоры с тобой хорошо прочищают мозги. Ты говоришь мне, что я молодец, раз нашла в себе силы жить дальше и не поддаваться печали. Ты мне подсказываешь, что можно было бы сделать лучше – точно, как раньше. Помнишь, как ты все время меня поправляла?

Кстати, у меня новый поклонник. Дуглас Фэрбенкс. Думаешь, у нас что-то получится? Он настолько хорош собой, что мне, кажется, все равно, что он за человек.

22 апреля 1919 года

Дорогая Бет, уже больше месяца от тебя нет писем, и я переживаю, все ли у тебя хорошо. Сегодня у нас официально закончился траур: мы убрали черное покрывало с бюро в общей гостиной, сняли черную ленту с фотопортрета Тедди, и никто больше не ходит в черном. Можно вздохнуть с облегчением. Хотя сейчас у меня столько дел, что нет времени даже вздохнуть. И не у меня одной. Весь город бурлит.