Искра войны

Стоило далекому топоту стихнуть, как в этой резко наступившей тишине прозвучал такой же тихий, но неумолимо жестокий голос.

– Латхус…

Латхус появился за спиной у шатающегося Юлиана с обнаженным кинжалом, готовый нанести внезапно-подлый удар. Однако его уже встретило подставленное лезвие. Оно вспороло живот, и наемник, удивленный от скорости своей жертвы, всхрипел, дернулся и упал на пол.

Он попытался было схватиться за медальон-артефакт, что висел у него на шее и должен был охватить тело умирающего огнем, дабы скрыть его тайну, но Юлиан сделал это быстрее. Медальон отлетел к стене, звонко ударился об нее и загорелся, а Латхус остался лежать тут же, в луже крови, что натекала из-под него.

– Латхус! – прохрипел испуганно Илла, однако его наемник лишь продолжил беззвучно дергаться в агонии смерти.

Илла вздрогнул. Юлиан усмехнулся и посмотрел на него, а старик попытался забиться дальше в тюки, будто бы это спасло его. Он полз, полз назад, пока не уткнулся мокрой от пота спиной в мешки с перчатками. Там он сжался в ком. Платье его задралось, обнажив худые, как у скелета, ноги.

Юлиан усмехнулся, отворачивая ворот рубахи наемника.

– Так вот она – ваша плата за спасение, советник?

– Это ошибка.

– Ошибка? Верно, ошибкой было и то, что вы меня якобы случайно заставили зайти в этот тупик? В тупик, где никто не узнал бы о моей смерти. Или то, что Латхус намеренно прятался в бою за моей спиной, чтобы меня ранили сильнее, чем его? Ведь смертельный удар удобнее нанести раненому зверю, нежели здоровому.

Илла ничего не ответил.

Юлиан прервал разглядывание изможденного, покрытого копотью советника, ради которого он так рисковал жизнью, как выяснилось зря, и обратил свой взор уже на мертвого Латхуса. Он отвернул до конца ворот у его шеи, подтянул к себе и вцепился зубами чуть ниже подбородка. Пока его ярко-синие глаза застлала чернота, мыслями он бродил по воспоминаниям Латхуса. Он видел, как тот ребенком тренировался в отдаленных пещерах, видел все его взросление, видел служение могущественному существу, что звалось испокон веков Раумом.

У Латхуса не было ни мыслей, ни чувств – только механическое запоминание движений и те новости, которые он рассказывал советнику. А рассказывал он советнику все, что касалось даже самых дальних уголков мир. Он рассказывал ему о слухах, о событиях, которые только-только произошли. Но мыслей… Мыслей у него в голове этих не было, потому что был Латхус не живым человеком, а тряпичной куклой.

– Конечно, конечно же, – шептал Юлиан изумленно. – Как я сразу не догадался, зачем наемники Раум носят сжигающие артефакты. Чтобы скрыть настоящего хозяина тела.

Юлиан опустил мертвое тело на гранитный пол, залитый кровью, и еще раз рассмотрел его рыбий взор, бледную кожу и полуоткрытый рот. Не обращая на советника внимания, он торопливо освободил обгоревшего наемника от одежды. Увидел вспученный буграми живот, туго перетянутый бинтами. Затем схватился за кинжал, памятуя, что в любой момент может нагрянуть идущая на выручку гвардия, и вспорол Латхусу живот. Вспорол снизу вверх, от пупа до грудины. Кишки наемника тут же вывернуло наружу, будто им и так было тесно в брюшине до этого момента.

Юлиан раздвинул их, нырнул рукой внутрь разрезанного брюха и стал щупать. Пока не почувствовал, как под его пальцами вдруг что-то зашевелилось. Он схватил это, потянул на себя, однако это нечто ворочалось, выскальзывало и всячески противилось, походя на рыбу, которую пытаются достать голыми руками из горной реки.

Он снова потянул на себя. На свет из брюха Латхуса показалось нечто белесое. Однако оно так крепко вросло в тело носителя, что Юлиану снова пришлось использовать кинжал – чтобы отделить его. Он тянул и тянул червя, разрезал его, и по пальцам у него текла густая слизь, в которой тот купался в брюхе, как та же самая рыба в воде.

Червь был длинным, белесым, однако в некоторых местах почти прозрачным, со множеством отростков. Тело его изгибалось в предсмертных судорогах, и, как бы Юлиан ни силился отыскать голову или нечто похожее на нее, он не смог. Рассмотрев сотрапезника, он пришел ко мнению, что голова червя, вероятно, не здесь, в брюхе, а подле головы самого Латхуса, ибо уж очень вытянутым он был.

– Сотрапезники… Вицеллий рассказывал мне о них. Это обыкновенные черви-паразиты, оплетающие хозяина изнутри, как паук – паутину. Однако они всего лишь повторяют последние действия хозяина и к развитию личности не приспособлены. Но кто бы мог подумать, что над низшими паразитами может довлеть нечто более развитое, что они, подобно вурдалакам, могут быть соединены мысленно с хозяином, исполняя его волю? Вот ваша власть, достопочтенный, правда же?

Впрочем, вопрос остался без ответа. Илла настойчиво молчал, лишь свербел Юлиана яростным взглядом, однако сделать ничего не мог – он чувствовал, как силы покинули его, и теперь лежал на тюках, ослабший.