Искра жизни

— Да, — неожиданно ответил за всех Агасфер. — Он будет держать язык за зубами. С ним мы сами все уладим.

— Хорошо. Рыжий писарь тоже в курсе. Дрейер в крематории дрожит за собственную шкуру. Он тебя среди мертвецов специально искать не будет. — Левинский с шумом вдохнул через нос. — Да там и забито все. Сюда шел — всю дорогу о мертвецов спотыкался. Пока всех сожгут, дня четыре пройдет, а то и пять. А тем временем новые наберутся. Кругом такая неразбериха, что уже никто ничего не понимает. Главное дело — это что тебя не найдут. — Озорная улыбка на миг осветила его лицо. — В такие времена это всегда самое первое дело. На пулю шальную не нарваться.

— Пошли, — сказал пятьсот девятый. — Поищем мертвеца без татуировки.

Видно было плохо. Тусклые багровые всполохи на западном горизонте ничуть не помогали. Им приходилось низко склоняться над мертвыми телами, наконец нашли одного, примерно того же роста, что и Бергер, и стащили с него одежду.

— Давай, Эфраим!

Они сидели на той стороне барака, откуда часовые их не видели.

— По-быстрому переоденься прямо тут, — шептал Левинский. — Чем меньше народу об этом узнает, тем лучше. Давай сюда свою куртку и штаны.

Бергер разоблачился. Сейчас он стоял на фоне неба, как некий призрачный арлекин. При сегодняшней раздаче белья в общей суматохе ему шваркнули женские панталоны, пришедшиеся ниже колен. В придачу к панталонам ему досталась очень странная рубашка, с глубоким вырезом и без рукавов.

— Завтра утром заявите его в числе умерших.

— Хорошо. Надзиратель блока все равно его в лицо не знает. А со старостой мы уж как-нибудь управимся.

Левинский вскользь улыбнулся.

— Лихо же вы все вырядились. Пошли, Бергер.

— Значит, все-таки этап! — Розен смотрел Бергеру вслед. — Прав был Зульцбахер. Не надо было о будущем трепаться. Накликали беду.

— Ерунда! Нам еды принесли. И Бергера, вон, выручат. Еще неизвестно, передаст ли Нойбауэр приказ к исполнению. О какой беде ты говоришь? Или тебе подавай гарантии на годы?

— А Бергер вернется? — спросил кто-то за спиной у пятьсот девятого.

— Бергер-то спасся, — сказал Розен с горечью. — Ему на этап не идти.

— Заткнись! — резко оборвал его пятьсот девятый. Потом обернулся. Позади него стоял Карел. — Конечно, Карел, он вернется. Почему ты не в бараке?

Карел передернул плечами.

— Я думал, может, у вас найдется кусочек сапожной кожи пожевать.

— Найдется кое-что получше, — сказал Агасфер. Он протянул Карелу хлеб и морковку. Старик сберег для мальчика его долю.

Карел принялся очень медленно есть. Немного погодя заметил, что все на него смотрят. Он встал и отошел в сторонку. Когда вернулся, уже не жевал.

— Десять минут, — сказал Лебенталь, бросив взгляд на свои никелевые часы. — Отличное время, Карел. Я бы так не сумел. Я бы дольше десяти секунд не продержался.

— Лео, а нельзя твои часы на еду обменять? — спросил пятьсот девятый.

— Сегодня ночью ты ничего на еду не обменяешь. Даже золото.

— Можно печенку есть, — сказал Карел.

— Что?

— Печень. Свежую печенку. Если сразу вырезать, можно есть.

— Откуда вырезать?

— Из мертвяков.

— Кто тебе это сказал, Карел? — немного погодя спросил Агасфер.

— Блацек.

— Какой еще Блацек?

— Блацек, из лагеря в Брно. Он говорил, лучше, мол, так, чем самому подыхать. Мертвяки все равно мертвые, их так и так сожгут. Он много еще чему меня научил. Он мне показал, как прикинуться мертвым, а еще — как убегать, когда сзади стреляют: петлять надо, и голову то вверх, то вниз. И как в общую могилу падать, чтобы потом не задохнуться, и как ночью из нее выбраться. Блацек много всего знал.

— Ты тоже, Карел, знаешь достаточно.

— Конечно. Иначе бы я тут с вами не был.

— Верно. Но давайте о чем-нибудь другом подумаем.

— Надо того мертвеца в вещи Бергера переодеть.

Это было легко. Труп еще не окоченел. Сверху они положили еще несколько трупов. Потом снова присели отдохнуть. Агасфер вполголоса начал что-то бормотать.

— Тебе этой ночью много придется молиться, старик, — мрачно сказал ему Бухер.

Агасфер поднял глаза. Некоторое время он прислушивался к дальнему рокоту.

— Когда они убили первого еврея и не отдали убийцу под суд, они преступили закон жизни, — сказал он с расстановкой. — Они смеялись. Они говорили: что такое парочка жидов по сравнению с великой Германией? Они отводили глаза. За это их сейчас карает Бог. Жизнь есть жизнь. Даже самая никчемная.

Он снова принялся бормотать. Остальные молчали. Становилось холодно. Они прижимались друг к другу все тесней.

* * *

Шарфюрер Бройер разлепил глаза. Спросонок включил лампу рядом с кроватью. В тот же миг над его письменным столом вспыхнули два зеленых огонька. Это были две маленькие электрические лампочки, искусно вмонтированные в глазницы черепа. Если повернуть выключатель еще раз, все лампы в комнате погаснут, и только череп будет сверкать в темноте глазищами. Интересное зрелище. Бройер его очень любил. Это была его придумка.