Читаем Искра жизни полностью

Лебенталь кинул на него недоверчивый взгляд.

— По-моему, я никогда не утверждал, что я идеалист.

— Да не обижайся ты! Я же без всякой задней мысли! Сколько раз мы только благодаря тебе выкарабкивались.

Лебенталь польщенно улыбнулся.

— Стараемся, как можем. Деловой человек с практической хваткой всегда пригодится. Так что — если что — обращайтесь: чем могу — помогу. Как, кстати, у тебя, Бухер? Остаешься тут?

— Нет. Просто жду, пока Рут немного окрепнет.

— Хорошо. — Лебенталь извлек из кармана американскую авторучку и что-то написал на листке. — Вот мой адрес в городе. На случай, если…

— Откуда у тебя такая ручка? — спросил Бергер.

— Выменял. Американцы же помешаны на лагерных сувенирах.

— Да ну?

— Они коллекционируют. Самые разные вещи. Все. Пистолеты, ножи, номерки, хлысты, флаги — это очень хороший бизнес. Я так и предполагал. Заранее запасся.

— Лео! — сказал Бергер. — Какое счастье, что ты есть!

Лебенталь, нисколько не удивленный, кивнул.

— Ты пока что остаешься?

— Да, остаюсь.

— Значит, будем видеться. Ночевать я буду в городе, ну а на кормежку сюда приходить.

— Я так и думал.

— Ясное дело. Сигареты у тебя есть еще?

— Нет.

— Вот. — Лебенталь вытащил из каждого кармана по нераспечатанной пачке и протянул Бергеру и Бухеру.

— А что у тебя еще есть? — спросил Бухер.

— Консервы. — Лебенталь взглянул на часы. — Ну, мне пора.

Он извлек из-под кровати новый американский плащ и надел его. Тут уж никто ничего не сказал. Если бы Лебенталя ждал у ворот лагеря персональный автомобиль, их бы и это не удивило.

— Адрес не потеряйте, — сказал он, обращаясь больше к Бухеру. — Обидно будет, если не увидимся.

— Не потеряем.


— Мы уходим вместе, — сказал Агасфер. — Карел и я.

Они стояли перед Бергером.

— Остались бы на несколько недель, — сказал тот. — Вы же еще не совсем окрепли.

— Нет, хотим уйти.

— Вы хоть знаете куда?

— Нет.

— Зачем тогда уходите?

Агасфер сделал неопределенный жест.

— Мы достаточно долго тут пробыли.

На нем был старомодный черно-серый плащ-крылатка с длинной, почти до пояса, кокеткой на спине. Плащ раздобыл ему Лебенталь, уже вовсю развернувший торговлю. Прежде плащ принадлежал профессору гимназии, погибшему при последней бомбежке. Карел был одет в комбинезон, перешитый из разных частей американского обмундирования.

— Карелу надо идти, — пояснил Агасфер.

К ним подошел Бухер. Изучающе глянул на комбинезон Карела.

— А это еще откуда?

— Американцы его усыновили. Он у них теперь сын полка. Того самого, что первым сюда вошел. Прислали джип, чтобы его забрать. Я тоже проедусь.

— Тебя они тоже усыновили?

— Нет. Мне просто по пути.

— А потом?

— Потом? — Агасфер окинул взглядом долину. Его накидка трепетала на ветру. — Столько еще лагерей, где у меня были знакомые…

Бергер посмотрел на него. «А Лебенталь правильно его одел, — подумал он. — Он в этом плаще, как паломник. И пойдет паломничать из лагеря в лагерь. От могилы к могиле, хотя кому из лагерников выпала роскошь иметь могилу? Тогда что он собирается искать?»

— Знаешь, — вымолвил Агасфер, — иногда ведь встречаешь людей бог весть где, прямо на дороге.

— Да, старик.

Они смотрели, как уходит эта пара: стар и млад.

— Странно, что мы все так вот разойдемся, — сказал Бухер.

— Ты тоже скоро уходишь?

— Да. Но нам нельзя просто так потерять друг друга.

— Почему же, — проронил Бухер. — Можно.

— Нам обязательно надо встретиться. После всего, что было здесь. Когда-нибудь.

— Нет.

Бухер поднял на него глаза.

— Нет, — повторил Бергер. — Забывать нам, конечно, об этом не надо. Но и культ из этого создавать тоже ни к чему. Иначе мы навсегда останемся здесь, в тени этих проклятых вышек.


Малый лагерь опустел. Его вычистили, вымыли, а жителей разместили в Рабочем лагере и казармах СС. На него вылили потоки воды и мыла, извели прорву дезинфицирующих средств, но запах смерти и горя, голода и грязи по-прежнему висел над бараками. В ограждениях из колючей проволоки теперь повсюду были прорезаны проходы.

— Ты уверена, что не устанешь? — допытывался Бухер у Рут.

— Не устану.

— Тогда отправляемся. Какой сегодня день?

— Четверг.

— Четверг. Хорошо, что у дней опять есть названия. Здесь-то были только цифры. Семь в неделю. Все на одно лицо.

Они взяли в лагерной комендатуре свои бумаги.

— А куда мы пойдем? — спросила Рут.

— Туда. — Бухер указал на склон холма, где стоял белый домик. — Сперва пойдем и посмотрим на него вблизи. Он принес нам счастье.

— А потом?

— Потом? Можем вернуться сюда. Тут кормят.

— Пожалуйста, давай не будем сюда возвращаться. Никогда.

Бухер глянул на Рут почти испуганно.

— Хорошо. Подожди. Я только возьму наши вещи.

Вещей было немного, но как-никак им дали на несколько дней хлеба и даже две банки сгущенного молока.

— Мы правда уходим? — спросила она.

Напряженное ожидание застыло на ее лице.

— Да, Рут, — ответил он.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза