Искра жизни

Вспыхнула спичка – а вслед за ней почти сразу же и весь коробок. Эсэсовец, чиркнувший спичкой, бросил горящий коробок перед собой. Другой тоже бросил подожженную коробку прямо к канистре, что стояла у стены барака. Она погасла. Но от яркого язычка первой коробки к бараку метнулась тонкая синеватая змейка, которая взлетела на стену, там раскинулась веером и полыхнула голубым, дрожащим павлиньим хвостом. В первый миг выглядело все это совсем не опасно, скорее, было похоже на холодный электрический разряд, зыбкий и случайный, который вот-вот уйдет в землю. Но потом вокруг начало потрескивать, и из голубоватых, подрагивающих каемок ударили желтые, жадные, сердцевидные всполохи – языки пламени.

Дверь слегка приоткрылась.

– Бей всякого, кто высунется на улицу! – скомандовал Вебер.

Поскольку ручной пулемет был у него под мышкой, он сам тут же и выстрелил. Фигура в дверях запрокинулась назад. «Бухер! – пронеслось в голове у пятьсот девятого. – Агасфер! Они же спят у двери!» Кто-то из эсэсовцев подскочил к двери, оттащил скрюченные тела убитых, что лежали на пороге, снова захлопнул дверь и отскочил назад.

– Вот теперь начнется потеха! Охота на зайцев!

Огонь уже колыхался над бараком огромными снопами. Сквозь рев и гогот эсэсовцев слышались крики заключенных. Дверь следующей секции распахнулась. Оттуда кувырком посыпались люди. Вместо ртов – зияющие черные дыры. Затарахтели выстрелы. Ни одному не удалось улизнуть. Черным роем пауков они задергались в конвульсиях у порога.

Вначале пятьсот девятый словно оцепенел. Но теперь он осторожно выпрямился. На фоне пламени он отчетливо видел черные фигуры эсэсовцев. Различил между ними Вебера – тот стоял, по-хозяйски расставив ноги. «Только не спеши! – думал он, а внутри у него все дрожало. – Не спеши, делай все по порядку!» Он вынул револьвер из-под рубашки. Потом, в коротком провале тишины между ревом эсэсовцев и гудением пламени, он яснее расслышал крики узников. Крики были пронзительные, какие-то нечеловеческие. Не думая больше ни о чем, он прицелился Веберу в спину и нажал на спусковой крючок.

Он не расслышал своего выстрела среди других. Он увидел, что Вебер стоит как ни в чем не бывало. И только тут сообразил, что рука его не почувствовала отдачи. Сердце екнуло, словно кто-то ударил по нему молотком. Выходит, осечка?

Он не заметил, как прокусил себе губу. Бессильная ярость обрушилась на него черной волной, а он все кусал и кусал губы, лишь бы не погрузиться в эту черную муть. Неужто отсырел или сломан? Слезы, боль, гнев, ярость, пальцы, сжимающие рукоятку, – и вдруг, как спасительное озарение, те же пальцы сами привычно и нежно скользят по гладкой вороненой поверхности, вот и маленький рычажок, который без труда сдвигается вверх, – вздох облегчения, долгий вздох, – он просто не снял оружие с предохранителя.

Ему сказочно повезло. Никто из эсэсовцев не обернулся. С этой стороны они ничего интересного не ожидали. Они стояли, гикали и держали на прицеле двери. Пятьсот девятый поднес револьвер поближе к глазам. В неровных отсветах пламени убедился, что теперь оружие на боевом взводе. Руки у него все еще дрожали. Он прилег на гору трупов и как следует оперся на локти, чтобы унять дрожь. Прицелился, сжимая оружие обеими руками. Вебер стоял от него шагах в десяти. Пятьсот девятый несколько раз глубоко вздохнул, выравнивая дыхание. Потом задержал воздух в груди, как можно тверже напряг руки и плавно потянул на себя спусковой крючок.

Хлопок выстрела утонул в пальбе эсэсовцев. Но пятьсот девятый почувствовал очень сильную отдачу. Он выстрелил еще раз. Вебер дернулся вперед, будто споткнулся, затем обернулся, словно безмерно чем-то удивленный, но колени его подломились, и он рухнул на землю. Пятьсот девятый стрелял еще и еще. Он целился в следующего эсэсовца, того, что был с ручным пулеметом. Он все жал и жал на спуск, хотя у него давно кончились патроны. Эсэсовец не падал. Какое-то время, уже опустив револьвер, пятьсот девятый стоял в полный рост. Он-то ждал, что его тут же пристрелят. Но во всеобщем грохоте его вообще никто не заметил. Поняв это, он упал на землю за кучу мертвецов.

В эту секунду один из эсэсовцев взглянул в сторону Вебера.

– Эй! – воскликнул он. – Оберштурмфюрер!

Вебер стоял позади них и чуть в стороне, так что они не сразу заметили, что случилось.

– Оберштурмфюрер! Что с вами?

– Он ранен!

– Кто это сделал? Это кто-то из вас!

– Оберштурмфюрер!

У них даже в мыслях не было, что в Вебера мог стрелять кто-то еще, что это не шальная пуля.

– Проклятие! Кто этот идиот?!

Тут раздались новые выстрелы. Но на сей раз из Рабочего лагеря. Там видны были вспышки.

– Американцы! – заорал один из эсэсовцев. – Живо! Сматываемся!

Штайнбреннер начал палить в сторону уборной.

– Бежим! Отходим вправо! Через плац! – надрывался кто-то. – Скорей! Пока нас не отрезали!

– А оберштурмфюрер?!

– Не тащить же его с собой!

Вспышки со стороны уборной явственно приближались.

– Бежим! Да скорей же!