Искра зла

«Вот посол Мирослав ползает на коленях, пачкая дорогие штаны хвоей и мышиным дерьмом. Он умоляет о пощаде, поминутно сглатывая струящуюся ручейком кровь из срезанного носа. Руки блестящего господина прижаты к дыркам по бокам головы — там, где раньше были аристократические уши. У надменного чужеземца еще много выступающих частей тела. Ему обещано — он лишится их всех. Искупление грехов! Этот индюк вызывал омерзение и скуку. Переживания этой твари, даже у смерти на краю, были мелочны и ничтожны. Быстрый конец — чтоб не тратить время на пустяки…»

На самом деле он пощады не просил. Рот оказался занят кляпом. Досадуя на самого себя за оплошность, поднялся и выдернул мокрую тряпицу.

— Хочешь что-нибудь сказать? — подсказал я.

— Ты, грязный щенок! — выдохнул Мирослав. — Поднял руку на посольство короля Эковерта! Сдохнешь в канаве!

— Забавно, — удивился я, вместо жалобных воплей услышав угрозы.

— Трепещи, варвар! — снова завел свою песню враг и попытался встать с колен. Пришлось подскакивать и засапожным ножом подрезать ему связки на коленях. Никаких чувств к этому существу я не испытывал. Ни жалости, ни страха, ни, как ни странно, удовлетворения местью. В душе было пусто.

— Кто такой Лонгнаф?

— Нож короля, — посол разлепил прокушенные от боли губы. — Жди свою смерть из каждой тени!

Я кивнул. Примерно так я и думал.

Больше у меня вопросов к Мирославу не нашлось. С какой целью он тащился через полмира следом за Ратомиром, я и так знал. И что главным в этом преследовании был вовсе не посол, брошенный нам, словно кость собаке, — понимал.

И причинять боль этому пустому, в общем-то, человеку тоже не хотелось.

— Ты прожил бестолковую жизнь, — осознавая, что просто теряю время, беседуя с врагом, тем не менее выговорил я. — Служил не тому господину. Дружил с подлецами. Радовался боли других людей… Если бы Спящие все еще оставались с нами, я не переживал бы за твою душу. Ты за все ответил бы перед богами… Но их нет… Поэтому знай!

Я встал и выдернул меч из земли.

— Ты умрешь так же, как жил. Бестолково. В глухом углу обитаемого мира, от меча в руке лучника…

Мирослав скривился, как от боли, и, когда его голова гулко свалилась на хвою, гримаса так и застыла на его губах. А я подумал, что Судьба несправедлива, не позволяя фантазиям сбыться. В мечтах смерть первого из моих врагов должна была затронуть мою душу гораздо больше.

Вечером, с первыми звездами, сожгли тела павших товарищей. До того еще трофеи делили. В повозке посла почти две тысячи серебряных монет нашлось. Да сотен пять еще по карманам мертвецов Парель насобирал. Треть добычи, по древней воинской правде, Ратомиру отошла. Монет двести — почти пять фунтов весом — мне причиталось. Да только я их Велизарию отдал. Все равно их ценность мне неведома. Инчуте и другим полусотникам по десять и прочим воинам по три. Остальное серебро для родственников погибших отложили, решив — как в Дубровицы придем, с оказией переправим.

Многие из отроков и доспехами обзавелись, и оружием справным. Мечами и кинжалами. Арбалеты никто брать не захотел. Лживая это выдумка, не к лицу орейскому воину. Жрец-казначей чуть в пляс не припустил от такой вести.

— Вы, господа дружинники, как хотите, а только, если машины сии вам ни к чему, я их на торг понесу. Злато походу не помешает, а на диковинку покупатель всегда найдется!

Никто и не спорил. Да и не до того было. Тела погибших поленьями обложили да и подожгли. И стояли вокруг, пока не прогорело. И несколько крестьян местных рядом стояло — староста и еще несколько.

Туземцы принесли пару бочонков медового хмельного напитка. Вроде пива. Так что тризну справили весело. Тут парней и отпускать стало. Старики рассказывали — после боя всегда так. Даже матерые вояки колобродят. Кто плачет, кто смеется. Кто рассказывает, где в бою был и что видел. Да так иные торопятся, что и заикаться начинают. Человек ведь только что со смертью глазами встречался. Уж и дыхание ее ледяное чуял. Кровь вскипала от ужаса. А все-таки жив остался! Теплая она — жизнь. Тепло в жилы огнем пышет, дурь ядовитую выгоняет. Вот и чудят парни…

— Ты, што ли, парнишка, Арч из леса будешь? — чувствуя свое право, стоя на своей земле, не слишком доброжелательно обратился ко мне староста.

— Я.

— Не врет, значит, молва людская. Мал ростом, а колдун великий… — громким шепотом подсказал крепко сбитому мужичку один из его спутников. Судя по рукам, привыкшим к воде и глине, — гончар.

— И ты, значиццо, с отроками ростокскими обидчиков на тракте порешил?

— Угу.

— И охотных людей короля-оборотня воевать тоже ты созываешь?

— Нет. Не я.

— Сказывают — ты. Лжа, што ли?

— Воинов вон Ратомир, принц Модулярский, собирает, — пояснил я.

— А верно ли, что отца твоего Белым кличут?

— Верно. Да и я Арч Белый…

Делегаты тут же повернулись спиной и принялись тихонько совещаться. Потом старейшина шагнул два шага вперед, а остальные шагов на пять назад.