Искры гаснущих жил

Риг и Ригер. Братья из Темной Ртути. Близнецы, столь разительно непохожие друг на друга. Риг высокий, молчаливый и задумчивый. Он нетороплив и даже скуп, что на слова, что на мысли, которые порой занимают его так, что Риг теряет тему беседы. Он талантлив, безусловно, но нерешителен во всем, что касается собственных идей. И каждую новую мусолит долго, облепляя пустыми сомнениями, пока не превращает в нечто нежизнеспособное.

Ригер же за каждую идею цепляется, спорит до хрипоты, до пены, отстаивая ее право на жизнь. И берется воплощать тут же, на месте. А когда не получается – с первого же раза не получается никогда, – он впадает в тоску, правда недолгую. Все его эмоции быстры. Ригер, темноволосый, всклокоченный и привычно-неряшливый, бурлит, легко впадая в гнев, остывая, тут же проникаясь раскаянием по поводу собственной несдержанности. Он многословен и в чем-то бестолков, но…

…в работе с огнем Ригер становится иным – холодным, собранным.

Чуждым.

Могли бы? Риг? Однажды справился со сворой пустых страхов и довел идею до воплощения? Но чего ради… справедливости? Корысти?

Брокк перевернул монету.

Выгода?

Риг не так богат, но все знают, что давно и безнадежно влюблен. В кого? Тайна, которую Риг хранит столь же рьяно, сколь государственные секреты. Но ясно, что девица эта – не для него… или же шанс есть, если Риг сумеет воспользоваться?

Ригер азартен не в меру. И время от времени проигрывается. В такие дни он появляется в лаборатории поздно, непривычно раздраженным. От него несет перегаром и дешевыми духами – проигрыши Ригер предпочитает отмечать в борделях средней руки…

Проигрался? И кто-то, скупив долговые векселя, вынудил Ригера сотрудничать?

Версия ничем не хуже остальных.

Олаф из сурьмяных. Зеленоглазый насмешник, который воспринимает работу как игру. Он молод и талантлив и прекрасно о том осведомлен. Честолюбив? Пожалуй, что нет. И правила ему в тягость. Он нарушает их, но границы Олаф чувствует, что с людьми, что с правилами.

Мог бы?

Этот, пожалуй, не ради места, но из азарта, желания доказать собственную силу…

Проклятие!

Брокк поднялся в раздражении, и монета, выскользнув из пальцев, упала, покатилась меж досок паркета.

Деньги. Честолюбие. Любовь… и азарт.

Кэри, встав перед зеркалом – а зеркало в ее новой комнате было огромным, – рассматривала себя. Занятие это не сказать, чтобы было таким уж увлекательным, но… что с ней не так?

Лицо. Длинное такое. Худое. И подбородок узкий. Некрасивый? Кэри не знала. Ямочка вот имеется. Кэри закрывала ее пальцем и вновь открывала. Обыкновенный, если разобраться, подбородок. И губы тоже, разве что чересчур пухлые. Кэри растягивала их в улыбке, сжимала, выпячивала, поворачиваясь то левым, то правым боком к своему отражению. Но ведь не настолько они большие, чтобы вызывать отвращение. Щеки… их в дамском журнале советовали щипать, чтобы вызвать естественный румянец. И Кэри старательно советам следовала, вот только появлялся не румянец, но красные пятна вроде сыпи.

Жуть.

Нос… нос у нее курносый. Может, в этом дело? В курносости нет и тени благородства, а глаза и вовсе желтые. Брови опять же над переносицей срослись, и пусть бы даже это почти незаметно, но Кэрри-то знает! Она трогала ниточку белых волос, искоса поглядывая на щипчики и набираясь решимости.

Быть может, без этой ниточки она станет чуть более… привлекательной?

Или бессмысленно и пытаться?

Потянув за белую прядку, Кэри вздохнула. Волосы у нее жесткие, непослушные. Горничная вчера два часа вымачивала их в патентованном растворе, обещавшем исключительный блеск и устойчивость прически, а потом больше часа накручивала на специальные косточки, на которых пришлось спать. После такого сна началась мигрень, наволочка пропиталась раствором и приклеилась к голове, косточки пришлось отдирать, но стоило провести щеткой по локонам, чтобы придать, как написано было в инструкции, вид естественный, как локоны исчезли.

Кэри вытянула шею, и отражение поспешило показать, насколько эта шея тоща и некрасива. Ключицы торчат. И плечи острые. Да и вся Кэри, целиком, какая-то угловатая, нелепая, со слишком длинными ногами и руками.

Выродок, одним словом.

Вздохнув, Кэри показала отражению язык и от зеркала отвернулась.

Шла вторая неделя ее замужества, и Кэри была вынуждена признаться самой себе, что она, наверное, все-таки ужас до чего некрасива. Иначе почему первый жених от нее сбежал, а нынешний, уже не жених, но супруг, всячески сторонится? Еще тогда, в день нелепой ее свадьбы, он одарил Кэри взглядом, в котором смешались раздражение и насмешка. И эта его вежливая холодность…

– Леди, будьте так любезны не мешаться под ногами, – передразнила его Кэри, потянувшись к платью, серому и скучному, как и прочие, перебравшиеся в этот дом из дворца. – И вообще сделайте вид, что вас не существует!

Зануда.

И педант.

Ни разу к завтраку не опоздал. А уж выглядит… костюм на нем, надо признать, хорошо сидит. Галстук всегда завязан идеально. Рубашки белы… тоска смертная.