Искры и химеры

– Так, чучелко, сейчас догоню и воспитаю, – разозлился Роберт. – Ты поел? Ты выспался? Вот сдам тебя в медицинский институт в аренду как наглядное пособие по анатомии, хоть какой толк выйдет!

Ланс молчал.

– На какой колдобине перевернулся твой КамАЗ с самомнением? – продолжал наседать профессор. – Я тебя к Броне отправлю на курсы: «Как уважать себя»!

Ланс смотрел в одну точку.

– Возьму и верну назад долечиваться! – пробурчал Роберт, отправляя сообщения ассистентам принести поздний ужин в кабинет.

– Не отправишь. – Юноша разглядывал приборную панель. – Ты любишь окружать себя безумцами.

– Да ну?

Ученый развеселился, сделал знак вошедшему Ване поставить поднос на стол и проваливать подальше.

– Если бы по дирижаблю на колеснице, запряженной кенгуру, катался зеленый пингвин с волынкой – я бы с тобой согласился. Но здесь есть только чересчур скрытный и всюду виноватый мигрант, которому срочно нужно исповедаться. Так, Ланселот?

Ланс отвернулся.

– Стесняться после будешь. – Роберт пододвинул другу поднос. – Ешь и рассказывай все, что знаешь про Орэфа. Я ни черта из рапорта не понял.

Пришлось есть и рассказывать про первую миграцию инспектора Константина и его деятельность в Обществе Зари.

Страшно вспоминать, но тогда Костя собой гордился. Он искал даровитых сенсов, обучал их, как когда-то обучили его. А потом с их помощью выжигал личность в мальчишках-беспризорниках, делая их рабами тайного Общества Зари. Он верил: однажды те отыщут ему убийц Ани. Он не замечал, как уподобился Пятерке, считал, что спасает ребят от голода и нищеты…

Он хорошо помнил день своего прозрения. Начинался шторм. Волны бились о борта корабля, холодное солнце слепило моряков, но не его. Глаза светловолосого юноши закрывала плотная черная повязка. Константин уже два года был полностью слеп, но видел гораздо лучше зрячих, ощущая энергии, эмоции, порой даже цвета.

С момента отплытия он стоял на носу парохода, опираясь на трость с изящным рисунком по полированному дереву. Даже сквозь тонкие перчатки ощущалось тепло и гладкость древесины. Брызги летели в лицо, пахло дымом. Корабль на сохраненных технологиях из сгинувшего в катаклизме мира легко обгонял парусники и пароходы, но сейчас тащился в треть возможной скорости. Он лишь сопровождал грузовое судно, набитое рабами – обработанными мальчишками. Обществу требовались шпионы на другом континенте.

Визгливо кричали чайки. По левому борту чувствовались скалы. Ветер развевал шарф, норовил забраться под плотную кожаную куртку на меху. Но эмиссару Общества было хорошо и спокойно…

– Косподин Константин, – картавый боцман в который раз подошел к слепому начальнику. – Буря скоро! Смоет.

– Господин, а не косподин, Элло, – сердито стукнул тростью юноша. – Я почувствую, когда придет пора.

В последние месяцы его стали раздражать простые люди с их мелкими заботами. Зато притягивала власть. Ему доверял опасные задания сам магистр, и это будило гордость.

Он поднял воротник, вслушиваясь в гул океана, ворчание двигателя, молчаливую медитацию мальчишек на соседнем корабле. Очередной порыв ветра принес слишком много брызг, пожалуй, на носу становилось опасно. Элло твердил об острых скалах впереди…

Костя ушел в свою каюту, ничуть не страдая от морской болезни, заказал ужин, сытно поел и уснул, пристегнув себя к койке ремнем.

Шторм бушевал двое суток – почти всю дорогу. А на рассвете третьего дня в порт пришел только один корабль. Парусник с маленькими пассажирами упокоился на океанском дне.

Именно тогда юноша очнулся, целую неделю размышлял о погибших детях, о своей роли, вспоминал Аню. Он закрылся в номере гостиницы, послал подальше капитана и людей Общества, предлагавших начать все заново, – мол, беспризорники что? – расходный материал.

Но он вернулся. Выбрал десяток самых сильных, самых даровитых рукотворных химер. Отдал приказ и заявился в особняк к магистру. Охрана не посмела остановить Безглазого, пропустила в кабинет.

Орэф словно ждал мятежника, вышел к нему в алом домашнем халате, приветственно распахнул руки, позволяя разрядить в грудь обойму пистолета, спокойно принял на себя ментальный удар, способный расправиться с небольшим отрядом. И рассмеялся.

Пули пролетели насквозь, оставив на алом шелке аккуратные дыры. Химеры, корчась, попадали на пол. А Константин согнулся от боли.

– Все вы однажды приходите ко мне, – почти ласково говорил магистр.

Вечерний свет золотил корешки книг в высоких шкафах, где-то далеко прогудел судовой колокол, за окном переговаривалась стража, за высокими стенами шумел многоголосый рынок… Восприятие мира – цветов, звуков – усилилось десятикратно. Казалось, череп юноши сейчас разорвется от напряжения и поступающих гигантских объемов информации. Константин через силу поднялся с белого ковра, заставил себя выпрямиться. Негоже императорскому инспектору корчиться перед властолюбивым убийцей.

– Ты не меня пришел убивать, а себя, мой друг, – веселился Орэф. – Свое тщеславие, алчность, глупость.

Он потрогал дырки на халате, шаркая тапками, прошелся до стены с ярким гобеленом, изучил отверстия в нем.