Искупление

- На Мамая!

- Беритя нас с собою!

- Почто с Ольгом своим не идешь к Мамаю?

- У нас с Ордою свои счеты! Беритя нас! Мужики изготовлены, оружны и покручены в калантари.

- Пеши? - спросил Дмитрий, тронутый столь нежданной подмогой.

- Пеши.

- Станьте к пешему полку, что днями пойдет тут. Моим повелением станьте!

То был разговор поутру, а ввечеру полки приостановились близ деревни Березы. Бренок с Иваном Удой вернулись и сказали, что избы полны баб и детей, а стоит деревня близко от Дону.

- Много ли осталось? - спросил Дмитрий.

- Двадцать три поприща [Поприще - 1000 шагов или 360 сажен] ровнехонько! - ответил Бренок.

- Добре... Митрей Михайлович, пошли за Доя крепкую сторожу - чего там? Семена Мелика пошли!

Боброк ускакал к полкам, а Иван Уда хотел было расставлять шатер и готовить ужин, но Дмитрий велел до сумерек медленно двигаться вперед. Снова показалась деревня. Бренок послал узнать, и вскоре выяснилось: деревня Чернова. Здесь разбили лагерь. Здесь Дмитрий ждал сведений о Мамае. Ягайле, Олеге.

Семен Мелик вернулся из-за Дона и привез полоненного татарина. Десяток ордынцев было убито в схватке. Мелик потерял столько же...

- Они стрелама бьют издали, княже! - жаловался Мелик и, как хищную птицу, придерживал пленного ногой.

Пленный оказался из окружения Мамая. Он сказал, что его великий царь стоит уже у Кузьминой гати, на правом берегу Дона.

- Что он ведает о войске? - спросил Дмитрий толмача.

- Множество есть бесчисленное! - был ответ.

Ночью пришли сведения, что Ягайло разуверился в Олеге и один идет на соединение с Мамаем, исполняя волю царя Орды. Довели гонцы, что он в двух днях пути.

До Мамая было еще ближе...

* * *

Все полки отдыхали. Мамай был за широкой рекой - за Доном, можно было положиться на эту широкую преграду да еще на сторожевой полк, гулявший на том берегу, и воины отдыхали, кормились у полковых котлов да у телег с домашними еще припасами. Кони гуляли на обширных лугах левобережья под присмотром полковых конюхов.

- Иде мой калантарь?

- Дома, на печи!

- А чего энто Мамай ждет?

- Дождется вол обуха!

- Братие, а истинно ли, что-де татарва вина не пьет?

- Како же, ня пьет! От воскресенья до поднесенья!

- О, тати окаянны! Мало побито их на Воже-реке!

- Истинно тати: татарин, что багор: чего уцепит, то и тащит!

- Тому их Чингиз-хан научил - первой тать на земли!

- И откуда вывалилось сие племя на Русь?

- Сотоной напроважено! Сотона влез им в сердце, а до той поры были они, как наши рязанцы, - ни себе, ни людям.

- Ня трогай нас, рязанцев! А ня то язык уполовиню!

- Ты князю своему, Ольгу, укороти!

- Обрели себе князя - исчадие Мамаево!

- Ня тронь нас! Мы за князя ня молимся! А ня то... - Не маши булавой-то, я тоже мочен устрашить!

- Ня страшуся! Мяня лось ногама топтал и рогама бол!

Дмитрий шел мимо отдыхающих полков и слышал говор многотысячного воинства своего. У каждого кострища свои думы, свои разговоры и шутки тоже свои.

- Кто шелом мой поял? А?

- Не твой ли? Я нашел в каше! Померял - мал...

- Нашел дьявол клобук, да на рога не лезет!

- Не грешите, православные: грозен час предстоит...

Дмитрий прошел к своему голубому шатру. Полог был растворен широко, и свет от свечей, поставленных на днище большого медного котла, высвечивал многие тени человеческих голов, двигавшиеся по ткани шатра. Воеводы собрались на последний большой совет.

- Воеводы! Братия возлюбленная моя! Близок час роковой. Вот и желаю я положити думу свою на ваш суд: как надумаем - тут ждать Мамая, на сем бреге, или перейти Дон-реку и ударить нечестивого в лице?

Мгновенье, и молчание рухнуло под гулом голосов.

- Ежели ты, княже, желаешь боя крепкого - переходи Дон-реку. Там будет без хитрости битися каждый, ибо бежать станет некуда! - первым высказался Боброк.

- То истинно твердит Митрей Боброк! - поддержали два литовских князя, служившие Москве верой и правдой, два Ольгердовича.

- Не за тем шли сюда, чтобы главу под крыло прятать или за водой стоять! - еще решительнее высказались все три князя Белозерских - Федор Романович, сын его Иван и брат Василий.

"Вот кто будет стоять в головном полку!" - мелькнула мысль у Дмитрия.

- Кто инако помыслит?

- Вели, княже, слово молвить... - Лев Морозов покраснел ушами, но заговорил спокойно: - Во шатре князевом все мы смелы и сильны, но вестимо: сила силу ломит... А ну, как нас татарва почнет одолевати? Как с того берега отходити полкам? Всех порубят и стрелой достанут в воде! Ино дело, коли Мамай сам полезет в воду на нас. Татарва, она воды страшится, она без мешка надутого чрез реку не пойдет. Так пущай же лезет! Мы постреляем и потопим их превелико! А еже господь отвернется от нас - путь до дому открыт...

- И то праведно! Было так-то на Воже-реке: выждали Бегича на своем бреге и побили!

- Единому богу ведомо, как на рати створится... Владимир Серпуховской сидел молча, трепал торчашие белесые усы, посматривал искоса на Дмитрия: волнуется великий князь, губу прикусил и бледен стал. Спросил его:

- А каково ты думаешь, княже?

Выдохнул шумно Дмитрий, будто гору свернул: