Искупление

Бренок предстал пред ним, а Дмитрий не успел еще расстаться с тем, что осенило его в эту светлую минуту раздумья.

- Ты, Михайло... Подай-ко мне твой шлем!

Бренок подал ему свой шлем, и Дмитрий узнал его! Это был тот шлем, который он примерял давно, ранним утром в кузнице Лагуты, а узнав, обрадовался и еще более утвердился в решении своем...

- Завтра, Михайло, ничему не дивись... Коли повелю тебе, мечнику своему и другу, любезному сердцу моему, стати под знамя мое - станешь, и будут тебя хранить вой стремянного полка и все прочие, коим надлежит хранить великого князя.

- Княже..,

- А службу вечернюю исполни, как повелел тебе! И пусть крепко уверятся вороги, что-де стоим мы на сем береге и не сбираемся покуда на правый...

- Верно, княже...

- И пусть наутреенаткнутся на нас, готовых на брань великую, силою их не устрашенных!

- Пресветлы помыслы твои, великой княже! Я исполню повеление твое!

Они стояли у шатра. Молчали. Бренок был взволнован словами князя, но противоречить и не стать под защиту стремянного полка не мог, да и думалось сейчас не о себе, а о князе, где сам он будет.

- Михайло, пошли ко мне Митрея Михайловича Боброка.

- Исполню, княже!

Он прискакал тотчас, кинул повод не успевшему спе-. цшться стремянному слуге своему, опередил в этом подручного боярина своего Федора Кошку, приодернул легкие, еще не бранные доспехи - калантарь саморучной ковки, блестевший, как чешуя, поправил меч и, сдернув с головы подшлемник, вошел в шатер, броско перекрестясь у входа. Дмитрий смотрел на него, на его широкий лоб в тяжелых морщинах, смотрел в глаза, всегда наполненные удивлением перед этим миром и какой-то отрешенностью от него. Это хотя и озадачивало Дмитрия, объясняло неразговорчивость Боброка. Казалось, при каждом вопросе он будто пробивается сквозь мысли, всегда отягощавшие его, с трудом внимает тому, что говорят, и лишь погодя взгляд его обращается на собеседника, обретает остроту и ясность, после чего ложится неторопливо и сам ответ.

- Что скажешь, княже?

- Присядь-ко исперва, Митрей Михайлович, - молвил Дмитрий, указывая на столец рядом с собою. - Испей квасу медового или поешь чего. Вот гостинцы купцов, что нынче обозом пришли.

Боброк понимал, что эти слова - не главное.

- Сыновья сурожанина Весякова Тимофея все в моем конном полку, а на них глядя, и иные сели на конь, - тихо проговорил он и добавил: - У батьки торговля - не ахти, так пусть хоть сыны послужат правому делу.

- Весякова помню. Бородою тучен и брови густы. Помню...

- Коли брови густы, будут карманы пусты.,. Чего велишь?

- Пора поле объехать, - строго сказал Дмитрий. Боброк посмотрел на него, кивнул задумчиво и заметил:

- А в полках твердят: Русь на сем береге биться станет.

- Вот станут в нощи на поле Куликове - поймут, где биться.

* * *

В половине дня прискакал из степи сотник сторожевого полка Семен Мелик. То, что прискакал сам, не послав десятника, то, как торопливо кинулся с берега в воду и гнал коня на кручу левого берега, к шатру великого князя, говорило о важности вестей, с которыми он пожаловал из степи. Дмитрий уже ждал его, выйдя из шатра и соображая между делом, что не надобно Брегк ку скакать за Красный холм и искать Мелика: сам появился, и вовремя.

- Великой княже! Мамай спешит к Дону! Он уж у Гусиного броду! Всех князей и мурз, все силы темные ведет на нас! Все орды перевезлися, правым брегом идут! Великой княже, токмо нощь, едина нощь меж нами! Нападет завтра на нас несметная сила! Княже!

- Чему дивишься, Семен? - спросил Дмитрий, не отводя глаз от щита Мелика, надрубленного уже с одного краю - был в стычке с разъездами татар.

- Будь готов, княже, к рати великой!

- Русь, с помощью божией, готова, Семен! Поди-ко в мой шатер, испей квасу.

Теперь все было ясно: грядет роковой час.

А под вечер всколыхнулись задние полки. Там чудилось смятение, крики слышались. Дмитрий только что вернулся от берега Дона, где отыскивал с Боброком еще один, потаенный брод, самый нижний по течению, нашли такой. Радовало Дмитрия и поле, где они побывали после полудня. То было знакомое поле - поле его прежнего отдыха, когда он ездил в Орду девять лет назад. Девять лет... Он еще раз осмотрел это поле с Боброком и Серпуховским и окончательно порешил с ними, где ставить полки. Все было удобно: и большое поле, и привольные дубравы слева и справа, и мелкие речушки, и овраги, что станут мешать стремительному разгону престрашной татарской конницы, только разве утреннее солнышко станет бить в глаза русским, но солнышко - невелика помеха и недолга. Правда, надежда на то, что конница Мамая не сможет взять разгон, была несбыточной, но что до левого и особенно правого крыла русских, то тут, верно, обойти их будет невозможно: слева дубрава, справа перелесок и овраг. Тут - все крепко...