Искупление

— Приехали, — пробормотала Томка, выключила мотор и, не спеша, вышла из машины. — Бампер капут, — сказала она, отводя берёзку в сторону. — Второй за год. Слава Богу, не новый, а то бы ещё триста баксов. Кеша, — кивнула пареньку, — в ящичке у вас под ногами моток проволоки и пассатижи, неси их сюда. Примотаем и доедем, я думала хуже. Думала, радиатор…

Это вам, Тамара Елизаровна, за критику любимого трудящимися и пенсионерами социализма, — засмеялся Кеша. Подруга, предостерегая его от дальнейших неприятностей, резко дёрнула за рукав.

— Кеша, — отозвалась на это Тамара, — когда будешь пенсионером, у тебя не будет любимого даже этого разбойного капитализма. А у современных есть чем гордиться — они строили свой социализм, защищали его в войнах, выстояли, защитили и проморгали. Но это не их вина, это их беда. Доверчивость — беда нашего народа.

Поскрипывая бампером, въехали в село при полной темноте. На центральной улице Магочана болтался одинокий фонарь у здания райисполкома, светлячками светились окна изб, казалось, что светлячки эти парят в воздухе — так густа была темнота кругом.

— Вам есть где остановиться? — спросила Томка Сергея.

— Найду где-нибудь, — ответил он.

— Так не годится. Переночуете у меня, — по-командирски коротко объявила Томка. — Если не успеете порешать свои дела, без смущения приходите и ночуйте.

Высадив молодёжь у тёмной избушки, выгрузив их инвентарь, Тамара, прежде чем уехать, долго давала им указания в своей манере командира-единоначальника.

— Практиканты, — сказала она, как только отъехали от избушки. — Умения ноль, а гонору! Но, в общем, толковые ребята, только больно уж самостоятельные. Мы в их положении были тише воды, ниже травы. Как время меняет людей!

— В этом есть и хорошее, например, безбоязненная защита своих убеждений.

— Какие там убеждения! Одна демагогия! Лишь бы поперёк! Лишь бы не так, как все! Убеждения… Откуда им быть! Нахватаются вершков — и рот до ушей, кричат, вроде от их крика что-то изменится.

— А может, и изменится. Если и не изменится, всё равно плюс в кармане — репетиция перед большим собранием, перед большой политикой. Умения держаться перед толпой нам часто и недостаёт, а это тоже немаловажное имеет значение, порой — решающее. Трибуны…

— Дали бы народу спокойно пожить эти трибуны, — тяжело вздохнув, отозвалась Томка. — И народ бы долго благодарил их за это.

Ещё одно здание оказалось с освещённым фасадом — магазин Евроопта.

— Вы посидите минуту, я кое-чего куплю детишкам, — сказала Томка, вынимая ключ из замка зажигания.

— Я с вами, — заспешил Сергей.

В магазине он купил две палки колбасы, банку мясных консервов, коробку конфет и самый большой арбуз. Томка ждала его у машины.

Встретили их радостно девочка лет девяти-десяти и мальчик лет семи. Оба русоголовые, сероглазые и очень похожие на Томку. Они изредка бросали взгляды в сторону незнакомца и смущённо отводили глаза, застигнутые встречным взглядом чужака.

— Соскучились? — спросила Томка, цепляя на крючок вешалки ветровку.

Девочка стыдливо опустила глаза, а мальчишка сказал своё, видать, многозначимое «Ага!»

— Знакомьтесь, — Томка поправила косичку дочери, провела ладонью по ершистой голове сынишки. — Это дядя Серёжа, а это Вероника и мой мужичок-хозяин Гришуня. Дядя Серёжа живёт в деревне, где когда-то жили моя мама и папа, дедушка и бабушка ваши, а сегодня переночует у нас.

Сергей подал Веронике коробку конфет, ждал подарка и Гришуня, и получил его — маленький складной нож с перламутровой ручкой.

— Это тебе!

— Что надо сказать? — напомнила сыну мать.

— Спасибо! — ответил, слегка заикаясь, Гришуня.

— Пальцы только не обрежь! — предупредила Томка.

Этот складешок — подарок отца, и Сергей никогда с ним не расставался. Даже после зоны он остался с ним, не затерялся, не осел в чужих карманах. И мысли не было дарить этот дорогой ему предмет кому-либо, а тут… Взял и подарил. И, самое интересное, — никакого раскаяния при этом. Подарил и подарил! На радость. Только вспомнилось время, когда отец долго рылся в своём солдатском вещмешке, хмыкал, хмурился, а маленький, такой же, как Гришуня, он, Сергунька, стоял и ждал чего-то. Лицо отца разгладилось, глаза потеплели, он разжал руку, и Сергунька увидел чудо-складешок!

— Не потеряй и не порежь руки, — сказал отец.

Тридцать лет Сергей не расставался с подарком отца! А отцу, как потом стало известно Сергею, этот складешок принёс с войны его отец, дед Сергея. Отец терял и находил его, снова терял и находил, объяснялось это просто — такой красивый складешок был один на всё село, и все мальчишки его знали. Семьдесят лет, а он как новый. Блестящий, переливающий золотом, янтарём, жемчугом!

Поужинали на скорую руку. Томка уложила в постель детишек и вернулась на кухню, где сидел в задумчивости гость. Он смотрел телевизор, подвешенный на стене, и ничего не видел, ничего не слышал. И мысли какие-то клочкастые — то одно придёт на ум, то другое, но такое же несуразное.