Искупление

— Уложила, — сказала Томка. — Беда прямо с ними. Оставишь одних дома — и переживаешь, как бы чего не случилось. И не оставить не могу — работа. Одно хорошо — послушные ребята. Живут мирно. Мы с братишкой — пыль до потолка. И дрались, и мирились, и защищали друг друга как тигры. А эти совсем другие. Я уж стала задумываться: хорошо ли быть тихим да смирным? Может, надо уметь и зубы показывать?

— «Подставь щеку другую», по-моему, давно ушло в прошлое, — Сергей почесал лоб. — Сейчас это лжехристианское нравоучение совсем не вяжется с нашей действительностью. Всегда надо было уметь постоять за себя, а сейчас это стало первейшей необходимостью. Столько зла, столько сволочей выплеснулось нам на головы, что жутко становится. Покалечить, да что там — покалечить, убить могут ни за что, просто так, походя, ради интереса и удовольствия! И самое удивительное, ширится, обрастает этот ком новыми и более жестокими проявлениями. Девочки избивают до смерти сверстниц, ученики убивают учителей, внуки убивают бабушек и дедушек; дети режут щенков и кошек. Всё это снимают на видео и хвастают даже. Понять можно старое поколение, восклицающее: «При нас такого не было!» Это звучит справедливым упрёком в наш адрес. Мы посеяли дурное зерно безнравственности, поливали, подкармливали его, и оно выросло. Да так выросло, что всё вокруг задушило! Что теперь делать? Знаю, что надо что-то делать, а что — ума моего не достаёт. Ужесточить наказания? Всех по тюрьмам? Расстрелять? В психушки распихать? Вакцину добра изобрести?

Засвистел чайник на плите, Томка заварила свежий чай, поставила на стол чашки с блюдцами, сахар и конфеты.

— Какой душистый! — вырвалось у Сергея после первого глотка ароматного чая. — Цейлонский?

— Понятия не имею, — пожала плечами Томка. — Купила в нашем магазине.

— Однажды я ехал в поезде по Казахстану, и проводница принесла чай, он был настолько ароматный и приятный, что я не удержался и тоже спросил, не цейлонский ли чай она заварила. Проводница-казашка достала из кармана халата пачку и подала мне. Это был обыкновенный, самый распространённый у нас в стране грузинский чай № 36. Секрет, который раскрыла проводница, был предельно прост: «Я не жалею, не экономлю на чае!» — сказала она с хитрой усмешкой, очевидно, намекая, что в наших буфетах и столовых самым бессовестным образом экономят на чае. И действительно, казахи, киргизы, узбеки, таджики никогда не ищут выгоды от угощения чаем, кроме одного, — они хотят доставить максимум удовольствия гостю! Этого у них не отнять никакими соблазнами.

— Как они относятся к русским? — казалось, невпопад спросила Томка, хотя этот вопрос часто, или случайно, как сейчас, или по какому-то поводу, всплывал на поверхность.

— По-разному. Те, что с мотыгами, или пастухи, относятся по-человечески. Они гостеприимны, встретят, угостят, чаем напоят, в путь проводят. А те, что в галстуках, держат камень за пазухой.

— За то, что из средневековья их вывели в цивилизацию? Что равными со всеми сделали? Те же галстуки им напялили?

— Те, что в галстуках, и раньше были близки с цивилизацией, это, как правило, байские да ханские отпрыски. Только цивилизация с прицепом демократии им не в жилу, им лучше управлять забитыми нуждой, безграмотными пастухами да крестьянами. Вот они и сторонятся развитых стран, не показывают народу то, что хорошо у других, а показывают то, что плохо с их азиатской точки зрения.

— В советское время многие из крестьян и пастухов выбились в люди, нацепили галстуки, они тоже против русских? — спросила Тамара.

— В меньшей мере, но тоже против. Им тоже хочется вкусить власти бая и хана. Соблазна этого мало кто может избежать.

— Так и у нас таких, которые из грязи да в князи, полным-полно! — как открытие мирового значения выпалила Томка.

— Сколько существует человек, столько он добивается власти, привилегий, сытости, богатства. Это с пелёнок у него.

— И у нас?

— А чем мы лучше? Те же твари, сотворённые Всевышним на всекосмическое посмешище. Существа с других планет смотрят на нас, дивятся, смеются, кукиш нам кажут. Не хотят с нами близости, ибо грозит это им Хиросимой и Гоморрой.

— Содомом и Гоморрой.

— Хиросимой, Чернобылем, Майданом, Оранжевой, Тюльпановой революциями тоже. Ничего хорошего у нас они не найдут, а терять, очевидно, им есть что.

— Бог с ними — разберутся! — махнула рукой Томка. — Нам бы себя понять. Сергей Игнатьевич, можете сказать честно, зачем вы приехали в село, которое иначе, как могильником, и не назовёшь? Одному там не выжить, а с семьёй — тем более. Какое-то дело открыть собираетесь, надеетесь возродить село? Ностальгия? Лишние деньги на блажь появились?