Искупление

— Вроде, ничего, — пожала та плечами. — Он серьёзно думает здесь жить? Тут же глухомань!

— В этой глухомани люди сотни лет жили.

— Тут даже света нет!

— Мои родители при керосиновых лампах жили, а я уже при электричестве, — Томка испытующе глядела на девицу.

— Но, это же…

— Почти «декабристкой» надо быть, чтобы решиться сейчас жить в деревне?

— Для этого нужен «декабрист», а не колхозник.

— И колхозник может быть приличным человеком. Из этой деревни есть и врачи, и учителя, и лётчики, и офицеры…

— Это было когда-то. Теперь того не повторить.

— Не надо повторять! Надо продолжать совершенствуя.

— Это… это мне не под силу.

— Не спеши с отказом. Подумай, взвесь все за и против… Уверена, есть в этом резон.

— В тридцать лет старуха в резиновых сапогах и ватнике?

— Зачем так мрачно? Попробуй нарисовать иную картину. Молодая, здоровая, красивая дама, рядом красивенькие, здоровенькие детишки, любящий вас всех муж и отец. Вам весело и радостно жить в этом райском уголке…

— А если кто заболеет?

— Скорая приедет за столько же, как и в городе. А то и раньше прилетит вертолёт.

— Школа? Как в школу отправлять этих маленьких, красивеньких, здоровеньких?

— Автобусом. Вернётся жизнь в Духовщину — построят свою школу, больницу, аэродром даже построят!

— Вы, Тамара Елизаровна, мечтатель похлеще Ленина.

— А разве Ленин в чём-то был неправ? Перечислить, что сделал он для страны?

— Не надо перечислять, знаю, изучала марксизм-ленинизм больше, чем свою живопись.

— Если хорошо и правильно учили преподаватели, и сама училась не для оценки, то должна знать: страна советов — шаг вперёд в истории человека.

— Наверное, так и было до лихих девяностых, а потом сделали два шага назад, как Ленин предупреждал, и оказались обратно в крепостничестве, миновав не прижившийся дважды капитализм.

— Ленин не Бог. Это Богу всё давалось просто: да будет свет, сказал он, и тут же появился свет. Да будет Земля, и Земля тут как тут нарисовалась. Хорошо, сказал бог. Ленин разрушил тысячелетний уклад, в котором одним всё, другим — ничего кроме рабского труда, болезней, бесправия и смерти. Так что, не надо трогать Ленина! С его головой, живи он, Россия бы сверху глядела на все государства. Многие бы хотели быть под крылом у неё! И не надо бы было, прикармливая их, вовлекать в большой союз, они бы…

Вошёл Сергей, извинился за своё негостеприимство.

— Что с ними делать, ума не приложу! — с напором высказался он. — Привезли чужие рамы и двери. Поехали обратно. Не уверен, что не привезут чьи-нибудь шкафы или кухню. Вот специалисты!

— Совсем по Гоголю, — улыбнулась Томка. — Ехать Чичикову надо, а кучер говорит: тарантас надо ремонтировать. В этом вся Россия, неторопливая и беспечная.

— Да, — согласно закивал Сергей. — Отставать и потом догонять — наша коронка!

— Сергей Игнатьич, — решила перевести разговор Томка на более важную тему. — Пока вы там бегали с колом за подрядчиками, мы с Юлей размышляли о будущем Духовщины. У нас разногласия. Я верю в то, что заживёт она, возродится, будет школа, больница, аэродром даже, а Юля смеётся, называет меня глупым мечтателем…

— Тамара Елизаровна, — вспыхнула Юля, — вы неправду говорите: глупым мечтателем я вас не называла. Я сказала, что вы мечтатель похлеще Ленина!

— Это одно и тоже, — отмахнулась Томка. И к Сергею: — Расскажите нам тёмным, что здесь будет по вашему генплану.

— По моему генплану, — усмехнулся он, помотав головой. — По моему генплану будет Духовщина почище Нью-Васюков. А если серьёзно, то хочу создать здесь прибежище для потерявших веру во всё хорошее. Это поначалу. А потом для всех желающих жить и трудиться в деревне.

— Пансионат для престарелых и инвалидов? — Томка решила, что Сергей собирается нажиться на этом бизнесе, да натягивает вуаль порядочности.

— Не только. Хотелось бы, чтобы на это откликнулись молодые и здоровые люди. Если придут старые и больные, тоже их принять.

— Нужны врачи, сёстры, сиделки, а это немалые деньги!

— Деньги будем зарабатывать. На первых порах, может быть, помогут волонтёры — дело-то доброе.

— Добрые дела нередко оборачиваются наказанием. Это тоже надо знать.

— Знаю. Но надеюсь…

— А приют этот, — несмело заговорила Юля, до того молча наблюдавшая за диалогом двух умудрённых жизненным опытом людей, — в этом же доме?

— По плану каждый строит себе дом. Кто не может, тому всеобщая помощь. Для немощных — отдельный дом с прислугой. Но сейчас только для способных трудиться и обихаживать себя. Этот дом, — Сергей обвёл взглядом от стены до стены, от потолка до пола, — я строю для себя. Для будущей семьи.

— Понятно, — сказала та, опустив глаза. Томка, улыбнувшись:

— Сергей Игнатьевич, если нет претендентки на роль верной и хозяйственной жены, прошу рассмотреть мою кандидатуру.

— А как же вечное искусство? — спросил перспективный муж гостью.

— Мне после Поленова да Саврасова там делать нечего. Буду, скуки ради, малевать полотна, глядишь, что-нибудь удастся. Искусство вечно, а жизнь человека предельно коротка. За свою жизнь человеку надо и самому что-то сотворить, и детей научить чему-то стоящему.